В пути

— Вы очистились от тяжких грехов, и демон тщится утопить вас в грязи. На мой взгляд коварные потуги его ввели вас во искушение, но не в грех.

Насколько я усматриваю из вашего признания, вы пережили соблазны плоти, усумнились в вере и терзались угрызениями совести.

Оставим сладострастные видения: они независимы от вашей воли, мучительны, правда, но страдательны.

Опаснее сомнения в вере.

Постарайтесь проникнуться истиной, что кроме молитвы, есть лишь одно верное средство против этого недуга — презрение.

Сатана — воплощение гордыни и, презрев, вы сокрушите его дерзость. Он заговорил — пожмите плечами, и демон замолкнет. Не следует препираться с ним. Он одолеет вас, как бы ни были вы догадливы, ибо владеет хитроумнейшим искусством спора.

— Но что делать? Я не хотел и, однако, не мог его не слушать. Опровергая, я вынужден был отвечать.

— Именно этим дух лжи уповал вас соблазнить. Тщательно обдумайте следующее: коварно наделит он вас легкою победой, в подходящий момент снабдит необычными возражениями и, видя, как вы простодушно полагаетесь на превосходство вашего ответа, запутает вас в хитросплетениях, столь исключительных, что тщетно будете вы изнемогать над непосильною задачей.

Повторяю — не противьтесь и как бы ни мнили вы себя правым, отстраняйтесь от борьбы. Помолчав, приор спокойно сказал:

— Двояким способом можно отделаться от вещи, которая тяготит. Отбросить ее вдаль или уронить. Отбросить вдаль — для этого потребно напряжение, которое может оказаться не по силам, уронить — просто, не стоит никакого труда, доступно всякому.

Отбрасывая вдаль, вы проявляете некоторое увлечение, воодушевляетесь, быть может, не чужды известной доли страха. Уронить — значит выказать равнодушие, полное презрение. Доверьтесь мне, используйте это средство и вы обратите в бегство сатану.

Оружие презрения было бы в равной мере всемогуще, чтобы отразить приступы мук совести, если б осажденный мог ясно разбираться в распрях этого рода. К несчастью, угрызения имеют ту особенность, что они одурманивают людей, сбивают их с пути и потому, чтобы защититься, необходимо прибегать к священнику.

После мгновенного раздумья, монах продолжал:

— Тем хуже видит себя человек, чем больше погружается в свое Я. Во время самоиспытания становишься дальнозорким. Чтобы различить вещи, необходимо отойти на расстояние. Слишком близкие, они сливаются, как если бы находились вдалеке. Вот почему в таких случаях надлежит обратиться к духовнику, который не слишком далек, не слишком близок, но созерцает как раз из той плоскости, откуда всего явственнее различаются предметы. Замечу, что угрызения можно уподобить некоторым болезням, которые, если не захватить их вовремя, становятся почти неизлечимыми.

Не давайте им внедряться в вас. Самобичеванию не устоять при первом же разоблачении. Оно рассыплется, едва лишь изложили вы его священнику. Оно — марево, которое развеется от слова.

Помолчав, инок произнес:

— Вы скажете, что слишком мучительно сознаваться в призрачных искушениях, большей частью, отличающихся своей нелепостью: но именно потому демон почти всегда внушает вам не хитроумие, но глупости. Играет на вашем тщеславии, на чувстве ложного стыда.

И снова замолк, потом прибавил:

— Угрызение, предоставленное самому себе, не исцеленное, приводит к худшему из искушений — унынию. В других случаях сатана нападает на одну какую-либо добродетель и действует открыто, но здесь из-за угла атакует все вместе и одновременно.

Вообразите, что вас соблазняет похоть, сребролюбие, гордость; но самоисследованием вы всегда сможете установить природу терзающего вас искушения. Наоборот, в унынии разумение ваше так затемняется, что вы даже и не подозреваете охвативших вас оков диавольских, с которыми следует бороться, трусливо машете на все рукой, теряете единственное оружие вашего спасения — молитву, в тщете которой стремится убедить вас демон,

Никогда не медлите пресечь зло в корне, излечиться от угрызения, едва оно лишь зародится.

Не имеете ли еще чего прибавить к исповеди?

— Нет, но меня не влечет к Евхаристии, меня обуяла безвольная тоска.

— Не дано человеку бесследно сносить подобные удары и, естественно, вы утомились. Не тревожьтесь, — уповайте, не притязайте предстать пред Господом, разряженным в пух и прах. Приблизьтесь к Нему просто, естественно, не прибранным, таким, как есть. Не забывайте, что вы сын, а не только раб. Мужайтесь, Господь рассеет все ваши кошмары.

Приняв отпущение, Дюрталь спустился в церковь и ждал обедни.

Настал миг причастия, и вместе с Брюно он последовал за послушниками. Вереницей преклонили все колена, затем поднялись, чтобы обменяться поцелуем мира, и подходили к алтарю.

Смотря, как вкушали от Святой Трапезы все иноки, Дюрталь, усердно повторявший советы отца Максима и ревностно домогавшийся самозабвения, не мог, однако, не подумать: «Дойдет черед до меня, и Господь испытает перемену. Нисходивший в святилища, Он вынужден будет и посетить вертеп». — И поскорбел за Него чистосердечно и смиренно.