Колода между тем, приложив к глазам лорнет, в упор разглядывает "неизящную, неграциозную" Кандаурову, которая не умеет делать придворный реверанс.
- Как ваша фамилия?
Еле слышно девочка отвечает:
- Кандаурова...
- Что у вас за голова! - показывает Колода на жесткие вихры, выбивающиеся из-под круглого розового гребешка. - Дикобраз! Совершенный дикобраз! И вся вы какая-то неаккуратная, измятая, да...
- Ужасно! Ужасно! - каркает Ворона.
- Евгения Ивановна! - обращается Колода к Дрыгалке. - Займитесь, пожалуйста, этой воспитанницей... Кандауровой...
Дрыгалка с готовностью кивает:
- Конечно, конечно, Александра Яковлевна!
Она говорит это с такой кровожадной радостью, как волк, которому поручили "заняться" ягненком. Ох, и наплачется Кандаурова в Дрыгалкиных лапах!
Наши страхи перед продолжением "придворных реверансов" оказываются напрасными: Колода больше никого не заставляет кланяться, "как если бы" царю с царицей или кавалерственной даме Оржевской.
- Ну, медам, - обращается к нам Колода с самой очаровательной улыбкой, от которой сорок лет тому назад, наверно, сходили с ума поклонники и даже великий русский писатель Гончаров! - хотя нам с вами и весело (да, уж весело, что и говорить!), но ничего не поделаешь, меня призывают дела. Впрочем, следующий урок в вашем классе - мой: французский язык. Итак, до свидания. А бьентО! (До скорой встречи!)
И Колода медленно катится к выходу. Забежав вприпрыжку вперед, Ворона почтительно распахивает перед ней дверь из актового зала в коридор.
После ее ухода по рядам девочек проносится явственный вздох облегчения. Я смотрю на учительницу "танцевания" Ольгу Дмитриевну: ей-то как? Легче без Колоды или нет? Но прелестная пудреная головка и личико, похожие на махровую бело-розовую маргаритку, по-прежнему не отражают никаких чувств.
Минут десять мы еще занимаемся реверансами. Без мыслей о царе и царице и кавалерственной даме реверанс оказывается вовсе не такой трудной наукой. Мы ныряем все сразу, не спуская одновременно глаз с ног Ольги Дмитриевны, которая проделывает перед нами это несложное упражнение. В общем, дело помаленьку идет на лад.
Затем Ольга Дмитриевна показывает нам пять основных танцевальных позиций. Это так же скучно, как реверансы, и так же незамысловато.
Наконец, когда остается всего минут десять до звонка, Ольга Дмитриевна объявляет:
- А теперь потанцуем. Анна Ивановна, будьте добры - польку... Польку, медам! Кто танцует за кавалера, пусть загнет угол фартука.
Таперша Анна Ивановна - она, бедная, наверно, соскучилась, играя все время только одни экзерсисы, - играя польку, весело встряхивает в такт старенькой головой, как заведенная кукла. А девочки - ну, понятно же! девочки бросаются в эту польку, словно в жаркий день с разбегу в холодную речку! После реверансов, царя и царицы, кавалерственной дамы, после страхов ("Ой, сейчас меня заставят делать реверанс!") и унижений ("Встаньте в угол!", "Что у вас за голова? Дикобраз!" и т. п.) веселый танец, как вода, смывает с девочек все огорчения и неприятности. Они танцуют весело, самозабвенно. Польку умеют танцевать все. Это простой танец. Даже мой папа и тот, когда был студентом, научился танцевать польку.
Только одна пара не танцует: я и Кандаурова.
Чуть только раздались первые звуки польки, Кандаурова со стоном зажала уши руками. С растрепанной головой, в измятом платье и нечищеных ботинках, она убегает в дальний угол зала, забивается там на крытую чехлом банкетку и с тупым отчаянием смотрит в зеркально-натертый паркетный пол.
Мы с Маней бежим за Кандауровой.
Маня взяла Кандаурову за руку, уговаривает ее: "Пойдем, пойдем, с нами... Пойдем танцевать..."
Кандаурова только молча трясет головой в знак отказа.
Ольга- Дмитриевна не подходит к Кандауровой, даже не смотрит в ее сторону: вероятно, она не хочет расстраиваться, но Дрыгалка уже вприпрыжку мчится к Кандауровой и Мане.
- Это еще что за трагедии вы разыгрываете? Почему вы не танцуете, Кандаурова? И прежде всего встаньте, когда я с вами говорю!
Кандаурова встает и, все так же глядя в пол, отвечает Дрыгалке ровным, как будто безучастным голосом:
- У меня папа умер в среду... Вчера похоронили...
- Ну, а мама у вас есть? - говорит Дрыгалка уже без обычной ядовитости.
- Мама умерла... давно... я ее и не помню...
Мы все сгрудились около Кандауровой и Мани. Маня обнимает ее, что-то тихонько говорит ей на ухо. Мы молчим. Мы потрясены горем Кандауровой и своим бессилием хоть чем-нибудь помочь ей... Ну и, конечно, своей тупой черствостью: ведь никто, кроме Мани, не почувствовал, что с Кандауровой неладно!
Тут раздается звонок - конец уроку танцевания. Ольга Дмитриевна с веселой улыбкой обращается к нам:
- До свидания, медам! Упражняйтесь дома...
Она уходит, неся на стебельковой шее пудреную головку-маргаритку. Зато Дрыгалка считает, очевидно, необходимым выразить Кандауровой участие:
- Ну что ж, Капдаурова. Бог дал, бог и взял вашего папу... Не горюйте!
И тут же, меняя казенно-жалостливый тон на привычный, синявкин, она кричит всем нам:
- В коридор, медам, в коридор! Следующий урок - французский язык.