В регистратуре

— Но в последнее время она вроде угомонилась. Между тем пора кому-нибудь и тебя сменить.

— Как бы не так! Ошибаетесь, Вид. Ни с кем она не путается явно и открыто, ни с кем не расстается со скандалом. Обезопасит себя со всех сторон, пленит любезного себе человека, тогда только и пускается во все тяжкие. Прости меня, господи! — Лесник, теребя правой рукой свои черные, густые усы, задумчиво устремил разгоревшийся взгляд в окна управляющего.

— Странно все-таки, такой проныра и разбойник, а не видит и не слышит, что в собственном загоне делается, — не унимался смотритель.

— Да уж известно, чем он живет, а чем она. Он тащит и тянет все, что в руки плывет, а плывет, ей-богу, не мало. И у нее всегда шито-крыто, не подкопаешься. Да, жена у него доподлинный Люцифер в юбке, истинный турок в женском обличье.

— Какую жену искал, такую нашел. Не удивительно, что втихаря люди поговаривают, будто покойницу он удушил. Мученица. Она была из тех тихих, добрых и кротких женщин, которыми славятся наши края, она и родилась и росла тут, пока не сграбастал ее этот волк. А что потом себе приволок — пусть сам и расплачивается. Бог правду видит, да не скоро скажет, — закончил смотритель, поднеся к глазам руку.

Послышался нарастающий гул голосов, громче и сильнее зазвонили колокольчики во дворце, а с ближайшей горы загремели мортиры.

— Едут! Едут! Едут! — выкрикивали крестьяне, обнажая головы.

Вдали на главной дороге катились облака пыли. Наконец из них вынырнула старомодная карета, похожая на лодку, и медленно закачалась на узкой аллее, ведущей к дому. Четверка лошадей спотыкалась, видно, аллея была для них тесна.

Когда экипаж поравнялся с вереницей крестьян, вельможа вышел и пешком направился в свой дворец.

Это был высокий, крепкий мужчина с ясными и проницательными глазами.

Мужики орали во все горло, бабы целовали ему руки. Он выглядел усталым и безучастным. Случайно взглянул он на окна управляющего. Глаза его ожили, он поправил воротник и опять потянулся взглядом к тем окнам.

— Вот уж дал бог здоровья! Писаный красавец! — воскликнула дебелая мясничиха из крестьян-переселенцев с двумя несуразными и уродливыми бородавками на каждой щеке, что как часовые стерегли широкий, приплюснутый нос.

— Ой, Терезия, слова-то твои — смертный грех. Как может живой человек быть красавцем? Красив один лишь бог, слава ему и хвала, да ангелы-хранители. Дура! — крутя своей почти четырехугольной головой, наставлял Терезию ее муж Адам, невысокий, круглый, как бочка, человек.

Жена управляющего приметила, что вельможа увидел ее, и, когда он со свитой вступил в дом, она, раскрасневшись, отошла от окна, радостно потирая руки, и начала прихорашиваться перед зеркалом. Знакомый уже нам лесник смело пробрался в ее покои. Госпожа поправляла перед зеркалом пышные волосы, не слыша, что кто-то вошел; ловкий лесник обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

— Что за дерзость! — вскрикнула красавица, стукнув ножкой об пол и вывертываясь из объятий юноши. — Пошел вон, негодяй! — решительно показала она на дверь. — Кто ты такой?! Немедленно убирайся, иначе я позову людей.

— Ого-го! Кралечка моя, что так? И без всякой причины? Ха-ха! — вскипел лесник.

Женщина вскочила, будто разъяренная львица, вышвырнула молодого человека за порог и, хлопнув дверью, заперлась. Лесник ошеломленно застыл на месте, будто его огрели обухом по голове, ничего не в силах понять. Затем вскинул стиснутые кулаки, погрозил в дверь, громко скрипнул зубами и вылетел наружу.

На следующий день вельможа знакомился со своим огромным имением. Просматривал и счета управляющего. К удивлению управляющего, вельможа лучше него самого разбирался в делах, высказал множество замечаний и остался недоволен тем, как велись счета. С управляющим хозяин был резок, достаточно внятно пообещав ему, что в будущем станет следить за ним пристальней.

Мрачный и встревоженный управляющий вечером пожаловался своей пышной и прекрасной супруге и начал всерьез размышлять о собственных делах.

— Пусть делает, что хочет, — пробурчал он напоследок, обнимая прелести своей жены, — у меня, слава богу, есть припасец на черный день, не важно, останусь я тут или нет.

— Нет, мы останемся тут! — воскликнула жена. — Ты вечно торопишься, все тебе кажется хуже, чем на самом деле.

Управляющий, однако, утешился лишь тогда, когда супруга его предалась радостям семейной жизни.

Прошло немного времени, и вельможа безмерно полюбил своего управляющего. Но больше всего покоряло верного слугу то, что хозяин, не глядя, принимал и утверждал все его счета, постоянно нахваливал его кипучую деятельность и прилежание по упорядочению имения и процветанию хозяйства.