– Значит, вероятнее всего, он причастен к случившемуся. Паркер всегда отличался излишней болтливостью, лишь в делах работы этот изъян неким образом превращался в способность дипломатично вести дела с клиентами.
– Ты хоть оцениваешь тот ущерб, что он нам нанёс, помимо произошедшего взрыва?
– Оцениваю, но для этого у меня и есть ты. Я уверен, что нет проблем, которые бы были тебе не под силу.
Я мог бы счесть это за комплимент, ни произнёс бы он всё столь бесцветным голосом.
Не дав мне ничего ответить, отец резко меняет тему:
– Я надеюсь увидеть тебя на моём приёме, Адам.
– О-о, так я всё-таки приглашён? – мой тон полон притворного восторга.
– Тебе не нужно приглашение. Приём будет проходить здесь, у нас дома. Я собирался сообщить тебе об этом сразу по твоему приезду, но ты сам решил повременить с нашей встречей.
– Почему ты мне не рассказал про планы об основании фонда? Что это за показной знак милосердия? – буравлю его взглядом, полным подозрений.
– С чего ты решил, что показной?
Его слова вызывают во мне ядовитую усмешку.
– Я тебя умоляю, Роберт, ты за всю жизнь и пальцем не пошевелил ради кого-то без личной на то выгоды. Поэтому колись, в чём дело?
– Ты можешь не верить, но на создание фонда меня побудили исключительно добрые намерения помочь детям, – сообщает он так, будто всегда только и делал, что всячески помогал окружающим.
Вновь подхожу к нему почти вплотную, внимательно всматриваясь в до боли знакомые резкие черты его лица, в который раз за сегодня отмечая, что некий блеск в его глазах неизбежно вводит меня в ступор.
– Эта девчонка как-то связана с твоей запоздалой сердечной добротой к сиротам? – выдаю резонное предположение, глядя, как он следит за каждым движением Камиллы. – Только не говори, что ты на старости лет влюбился в какую-то малолетку, что заставила открыть себя с более светлой стороны, – я больше не в состоянии удержать себя от ехидного смеха. – Уж прости, но я правда не поверю в подобный абсурд о твоём волшебном превращении в бескорыстного благодетеля.
В ответ он только блаженно улыбается.
Опять! В третий раз за сегодня!
Я застываю в изумлении, а мой смех всё больше становится нервным.
– Да я, должно быть, умер! Не могу поверить, что бессердечный Роберт Харт, который всю жизнь повторял мне, что женщины – лишь постельные игрушки, а любовь – это ядовитый сорняк, что необходимо выдирать с корнями уже в самом начале, пока он не успел разрастись, превратив нас в жалкие версии себя, сейчас пялится на смазливого подростка влюблённым взглядом. Это невозможно!
– Ты можешь думать всё, что хочешь, Адам, – чеканит отец, реагируя на мой внезапный приступ веселья свойственным ему хладнокровным выражением лица. – Я люблю Камиллу, как никогда в жизни не любил ни одну из женщин, и потому она будет жить со мной.
Теперь я давлюсь не только смехом, но и виски.
– Что ты сказал? – хриплю, стирая с подбородка капли алкоголя.
– Ты знаешь – я дважды не повторяю, – сдержанно произносит он.
– Нет, ты лучше повтори. Мне кажется, я тебя плохо расслышал. Что за бред ты несёшь?
– Я не ждал от тебя понимания.
– Какое понимание? Да и какая, на хрен, любовь? Ты что, заболел?
– Я в полном порядке, – с заметным недовольством заверяет Роберт.
– Я в этом сомневаюсь! Может, тебя опять околдовали? – не сдерживаюсь от болезненного для него вопроса, отчего его косой, испепеляющий взгляд не оставляет от моего безрадостного смеха даже напоминания. – Ты хоть понимаешь, что, если кто-то узнает, ты будешь по уши в дерьме?! – Мой голос предательски сдавливается от возмущения, но я всё ещё удерживаю себя от желания вспылить по полной программе.
– Это мои проблемы. Я разберусь, – равнодушно сообщает он.
– Я тебе уже сказал, что это не только твои проблемы.
– На этом всё, Адам, – резко обрубает разговор он, выводя меня ещё сильнее. – Уверен, ты и так задержался с визитом, а меня ждёт Камилла, чтобы закончить портрет. – И с этими словами он порывается покинуть кабинет.
– Мы не закончили!
– Я – закончил.
– Не смей уходить, мать твою! – грозно произношу я.
– А ты не смей разговаривать со мной в подобном тоне! Не забывай, кто перед тобой стоит.
Стальная твёрдость его голоса, что в детстве повергала в лютый ужас, сейчас лишь вызывает раздражение.
– Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Так, как говорю с теми, кто отказывается меня слушать. – Мои слова заставляют его на миг остановиться у дверей. – Я не твой подчинённый. Я твой сын, Роберт. И имею полное право возразить тебе, если вижу, что ты творишь тотальный беспредел! Ты хоть понимаешь, чем это всё может закончиться? Меня совершенно не волнует, если ты проведёшь остаток своих дней в тюрьме, но я не позволю твоему старческому помутнению рассудка ещё больше испортить и так пошатнувшуюся репутацию «Heart Corp». Одумайся, пока твой абсурдный роман с девчонкой не оказался во всех новостях. Избавься от неё и найди себе постарше. Да, чёрт возьми, я вообще не верю, что мне приходится тебе что-то разъяснять. Ты совсем спятил!