В ритме вальса

Первого апреля сего года над одной среднеевропейской областью пронесся ураган местного значения. Необузданное явление природы носило строго локальный характер. Оно пощадило областной центр и другие крупные грады, поразив лишь село Большие Белоухи и прилегающие к нему веси районного подчинения.

Ураган сопровождался землетрясением с эпицентром в несчастных Белоухах и вызвал ужасные волны цунами на речке Болве. Черное дело слепой стихии завершил пожар.

— Страшно, граждане, страшно! — рыдающе закричал на вокзале бородатый мужчина и вытер с усов скупую гвардейскую слезу. — Потерпевшие Белоухи ждут… По мере вашей возможности. А которые сомневаются, прошу взглянуть на документ.

И мужчина показал широким пассажирским массам справку:

«Дана сия гражданину Шуйскому Василию Иоанновичу в том, что по причине стихийного бедствия в Б. Белоухах он направляется во все районы страны».

После слова «страны» стояли точка и очень похожая подпись председателя сельсовета тов. И. Муромца.

— А денатуркой от вас почему пахнет? — крикнул один транзитный скептик.

— С горя, браток, — мужественно сказал бородач и заплакал. — Потому, браток, тайфун и опять-таки цунами…

И сердце в путь шествующей публики стало таять. И в мошну усатого погорельца посыпались рубли, полтины и семишники. А также пятиалтынные и копейки. По мере возможности путешествующих.

А зря. Большие Белоухй несокрушимо высятся на сырой матушке-земле. Они стоят, как скала, как утес. Да что там какой-то утес!.. Как дом белоушского аборигена Ивана Рылова. В доме сто четыре квадратных метра жилой площади, крыша сделана из полудрагоценного оцинкованного железа. По самым скромным подсчетам, возведение дворца обошлось аборигену в сто тысяч рублей старыми.

Так же незыблемо стоят каменные палаццо, усадьбы и вотчины других белбушских жителей. И вотчины эти так капитально сооружены, что им не страшен никакой всамделишный тайфун. Выстоят, родимые, как герои Фермопильского ущелья, и не дрогнут. Хотя тайфуны и торнадо в Больших Белоухах и впрямь случаются регулярно. Наравне с устрашающими волнами цунами. Это тайфуны лени, торнадо вымогательства и цунами тунеядства.

Исторические анналы свидетельствуют, что в мрачные времена регентства царя Гороха один белоушский обитатель умер с голоду, так как ему лень было слезть с печки, дабы подкрепиться яствами и напитками, как-то: желудями и квасом. Но не оскудел фамильный род этого лентяя. Увы, не перевелся еще в некоторых местностях любопытный образчик сельского тунеядца.

Известно, что такое тунеядец городской. Его автоматически, ‘ с закрытыми глазами рисует всякий газетный карикатурист. Признаками тунеядца из крупного административного центра служат галстук с хохочущей обезьяной и техасские брюки. Время от времени городской паразит лениво устраивается на работу. Время от времени его с криками выселяют в тундру. В силу развратного, ночного образа жизни торс этого паразита отличается хилостью и тщедушностью.

Не таков тунеядец сельский. Дивный воздух, усиленный цельным молоком от двух собственных коров, напоил его щеки сизым румянцем здоровья. Паразит облачен в добротнейший полушубок и шапку с гоголевскими смушками: летом в них прохладно, а зимой тепло.

Жизнь городского тунеядца полна риска, неприятностей и осложнений. Общественность неустанно гонится за ним по дебрям бензинных городских джунглей.

Сельскому же вольготно и легко в пасторальных условиях. Не жизнь, а какая-то сплошная свинская масленица!

— Не работал и работать не буду! — легко заявляет заспинник. Покуда доберется до него раймилиция по непроходимым буеракам, оползням и бродам, паразит юрк — и был таков.

На реактивном самолете новейшей модели он летит якуталить. Слово «якутал» характеризует сложную человеческую категорию. Этим словом трудовой сельский люд презрительно называет выжигу, вымогателя, тунеядца.

Прибывая в отдаленный город, якутал снимает хороший номер в гостинице и дожидается вечерней поры.

Изумительные весенние сумерки спускаются на областной центр. Добрые горожане, тихо ругаясь, засыпают у телевизоров. А по улицам и площадям гремят нарочито пыльные сапожищи.

Это бегут якуталы. Они обивают пороги, хватают за рукав и суют добрым близоруким горожанам фантастические справки на имя Ивана Федорова и Федора Коня, заверенные «председателями» Мал. Скуратовыми и Андр. Первозванными. Задыхаясь от слез, они пугают горожан грубой, непонятной терминологией, уверяя, что в огне пожара погибли супонь, дратва и недоуздок.

А добряки горожане, протирая очки мягкой фланелькой, тянутся за кошельками, бумажниками и портмоне.

А напрасно. Наденьте очки и внимательно всмотритесь в якутала. Вот он лежит, знакомый вам «стрррадающий брат»! Не ахайте, не звоните в неотложку, не кричите интеллигентными голосами, что ему плохо. Нет, ему слишком хорошо. Он лежит пьяный, как сама грязь. Он пил не ядовитую, как циан, самогонку, а хороший коньяк и закусывал его не каменным черным сухарем, а красной и белой рыбой.