В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва

Ни одно яблоко, упавшее на дорожку нашего сада, не пропадало даром: кружками нарезанные яблоки нанизывались на суровые нитки (мы любили это занятие) и частыми гирляндами подвешивались под балки нашего поместительного чердака. Жаровни не переставая золотели углями в саду, на дорожке, около дома: варилось варенье таз за тазом – смородинное, кружевенное, яблочное (все из своего сада), вишневое, малиновое, ренглотовое, абрикосовое, сливное, клубничное, земляничное (покупное). Вишню мочили в уксусе особым способом. Ближе к осени начинался сезон «моченьев»: сливы, виноград, потом яблоки. Яблоки – антоновские – покупали на Болоте ящиками. Чудесный, бодрый, как сентябрьское утро, ясный, как хрусталь, яблочный дух воцарялся на несколько дней в доме. В столовой стелили янтарно-золотую солому и на ней раскладывали яблоки, отбирая самые ядреные от тех, что послабее и побледнее. Подвал населялся кадками с яблоками. Затем приходила очередь любимой отцовой брусники. Ее тоже запасали кадочками. Огурцов солили целые кади, и они были вкуса необыкновенного и крепости изумительной: даже Великим постом и на Пасху огурец хрустел, как хрящ. Огурец ублажали в кадях черносмородинным и вишневым листом, хреновым листом, чесноком, целыми зарослями укропа. Но все дело было в «секрете» соленья, и самые требовательные гастрономы поражались аромату и стойкому мужеству, как сталь, маминых огурцов. Но огурцы не только солились, но и мариновались в уксусе с перцем и пряностями. Солили, мариновали и сушили грибы. Тут было также свое искусство и свои трудные задачи: рыжечки должны были бисериться, груздям подобало быть крепкими и цельными, будто только что вынутые из земли, белым – пахнуть стойким и нежным запахом, а настой давать густой, как у дорогого крепкого чая. И все это достигалось неопустительно. За огурцами – капуста. Рубили капусту весело и оживленно. Все принимали участие. Кочерыжки хрустели у всех на зубах. Но главное дело и тут было у мамы: надо было расчесть, сколько капусты рубить, сколько шинковать, сколько сохранить целыми кочнами. Надо было выбрать самое капустное время: когда она и недорога, и в самой поре – так и просится в кадку. Надо было досмотреть за черной Ариной, чтоб кадки были отлично пропарены, насухо высушены, а и наполнив ими погреб, надо было время от времени спускаться к ним в гости: проверить, смывает ли Арина плесень, тяговат ли груз на капусте, хорошо ли прикрыты кадки, дает ли Арина часок-другой «подышать» капусте перед весной, в самую страду для капусты: в Великий пост.

Отойдет капустная осенняя забота – надо солить солонину на годовой запас, запасать на год соленую рыбу, и тут же подумать и о маринованной осетрине и наваге: для закусок, для гостей. Винный запас делался только в расчете на гостей, оттого он не был велик, но замысловат. Помню сложное приготовление сливянки, отнимавшее у матери несколько дней. Помню настаиванье всевозможных водок в бокастых бутылях и широкоплечих штофах. Солнце играло, как драгоценными камнями, янтарями, изумрудами, рубинами, яхонтами рябиновок, вишневок, полынных, зверобойных, малиновых, апельсинных, лимонных и прочих. Все это был труд для мамы совершенно бескорыстный и даже неприятный: ни она, ни отец не испивали ни капли от всего этого богатства, так как терпеть не могли вина. Все это настаивалось, процеживалось и береглось только для гостей. Единственный напиток общего пользования в нашем доме был квас – отличный хлебный квас, распиваемый каждым домочадцем в любом количестве и в любое время.

Гораздо привлекательнее и для матери, и для нас, детей, был труд других заготовок: всевозможных пастил и смокв из черной смородины, яблок, вишен, слив – все это было нам в снедь.

Весь этот огромный труд был труд «лета-запасихи». Но «зима-прибериха», и семья, и дом в тридцать человек с большим количеством гостей и подкармливаемых на стороне требовали еще вседневного труда от матери. Были две коровы, когда-то (я не помню этого времени) держали даже овец! (Это в Москве-то овец! – но было им что есть на просторнейшем нашем дворе и в большом саду, где пели соловьи!) Все молоко, творог, сметана, шедшие к столу, были из домашнего скота. К масленице, к Пасхе надо было заботиться усиленно об этом скоте. Яиц тоже не покупали. Были и куры, и индюки, и утки, и гуси, и даже цесарки. Курятник был целое здание, не хуже небольшой подмосковной дачи. Приходилось матери быть и птицеводкою. Не было случая, чтоб на Пасху кто-нибудь из нашей семьи христосовался купленным яйцом.