Читаем В садах Эпикура полностью

Приближалась осень. Наши с Яшей апартаменты продувались всеми ветрами. Можно было бы петь «Мне в холодной землянке тепло», но наступило время демобилизации Жени. Следовало где-то пристраиваться. Яша и я пошли на поиски. Мы не заходили в особняки за прочными заборами. Норовили попасть в дом, находящийся в государственной собственности. В конце концов, набрели на страшного вида женщину с двумя девочками лет четырех-пяти, которая согласилась нас приютить. Не испугал ее и возможный приезд Жени. Женщину звали Капитолина Ивановна. Мы перенесли к ней наши пожитки. Яша сказал, что Капитолина Ивановна многого от нас ждет. Я выразил надежду, что Яша оправдает ее лучшие ожидания. Он заметил: «Это не пани Анничка». Я ответил: «Это и не вдова, приютившая тебя в Перемышле». Против этого возражать было нечего. Так или иначе, мы обрели кров, Женя демобилизовалась и перебралась в Тирасполь. С Капитолиной Ивановной у нее быстро наладились контакты. Мы пристроились на узкой железной кровати. Разумеется, она отличалась от роскошного ложа в доме пана профессора в Новом Месте на Мораве, но разве это имело значение? Мы были вместе, а на тесных кроватях мы проспали лучшую часть жизни. В 1960 году мы переехали в город Ош и в новой трехкомнатной квартире установили рядом две деревянные кровати. Получилось ложе даже более роскошное, чем в нашей молодости. Но именно здесь всего через четыре года жизни меня свалил инфаркт, после которого не стоило в общем-то оставаться в живых. Однако осенью 1945 года до этого было еще очень далеко.


В штабе делать было нечего. Тем не менее мы проводили там целые дни. Там же завтракали, обедали и ужинали по сугубо тыловым категориям. День начинался со строевой подготовки перед зданием штаба, занятия проводились по отделам. Нами командовал либо сам «фюрер», либо кто-нибудь из нас, в том числе и я. Тогда все, начиная от подполковника Гребенюка и кончая Яшей Шварцем, выполняли мои команды. Верховой езды не было: лошадей, как и весь остальной транспорт, отобрали в народное хозяйство. Сохранился трофейный мотоцикл «фюрера», который я тайно перевез через государственную границу, днем я нередко дежурил по штабу, выдавал пропуска. Потом куда-то отлучился адъютант командарма, и я стал дежурить в приемной у его кабинета. К нему приходили люди по самым разным вопросам. Однажды пришел непонятый никем конструктор, предлагавший проект пулемета с колоссальной скорострельностью. После беседы с ним командарм мне приказал: «Не пускай ко мне сумасшедших». Я ответил: «Слушаюс!» Потом задумался, а как отличить сумасшедшего от нормального? Решил всех изобретателей относить к числу умалишенных, получилось хорошо.

Предприимчивый полковник Сваричевский получил в Тирасполе остатки какого-то дома, помог ему в этом деле его брат, работавший секретарем горкома в соседнем городишке Бендерах. «Фюрер» меня с ним познакомил. Привезли откуда-то бревна, еще какие-то материалы, и стройка особняка качалась. На ней трудились ездовой Бурылев и еще несколько солдатиков, ждавших демобилизации. Я получил важный пост начальника строительства. После строевой подготовки я шел к месту возведения дома, контролировал ход работ. Ну, в этом все же заключалось какое-то созидательное начало.

Из штаба, после дежурства, я возвращался домой поздно. Однажды мы с Женей пошли на танцы. В закрытом помещении гремели фокстроты. Людей набилось так много, что они просто терлись друг о друга. В этой толчее я почувствовал, как у меня пытаются вытащить пистолет. Я успел схватиться за кобуру, но злоумышленник затерся в толпе, смазав мне по пути по уху. Танцы наши не удались. Потом мы посетили концерт какого-то одесского шансонье, исполнявшего цыганские песни. Опять набилась до черта людей, а шансонье пел какую-то муть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное