В садах Эпикура

Наконец, мы прибыли в сильно разрушенный Перемышль. Мне выделили жилье в доме, от которого сохранился фундамент. Я шагал по развалинам и увидел вход в подвал. Там обнаружилась молодая полячка с годовалым ребенком. Я сказал ей: «Здравствуйте, пани! Меня направили к вам жить». Она ответила «Прошу» и указала мне место под солнцем, на котором и помогла установить матрац с угрожающе торчавшими пружинами. Я спросил, что мне делать в случае дождя. Пани грустно улыбнулась и посоветовала уповать на божью милость. Между тем, Яша устроился совсем недурно в приличном доме какой-то вдовы, потерявшей мужа, может быть, в начале века. Он чувствовал себя хорошо, а я предпочитал спать под открытым небом, лишь бы ничего не знать о такой вдове. В конце концов упование на бога тоже кое-что значило. Бог послал дождь и помог мне остаться сухим.

В это время нам сообщили о начале войны против Японии. На митинге выступил Гребенюк и сказал: «Может быть, нам выпадет счастье принять участие в разгроме японских империалистов». Почему-то аплодисментов не последовало, а я уходил с митинга с большой надеждой, что это счастье меня обойдет. Полагаю, что не один я таил такие грешные мысли.

Молодая женщина, над которой я жил, как римский разбойник в развалинах Колизея, перебивалась кое-как, испытывая нужду даже в хлебе. Мы я Яшей опять устроили обед. Он прошел менее торжественно, чем в Вельско, но зато женщина с ребенком насытились, а нам это доставило удовольствие. Потом, пока мы жили в Перемышле, мы их кормили. В день отъезда женщина подарила мне свою фотографию. Она вклеена в альбом.

За Перемышлем начиналась наша страна. Предполагался торжественный переезд через границу. Но именно в нем мне участвовать не удалось. В нашей колонне шла машина с личным имуществом полковника Сваричевского. Он почему-то думал, что на границе его могут конфисковать. Поэтому он поручил мне ответственное задание: добраться до Львова тайными тропами и спасти его достояние. Эту задачу я с честью выполнил. Моя дорога пролегала по очень красивым местам мимо холмов и лесов. Можно было ожидать какого-нибудь нападения бандитов, поэтому я держал автомат на коленях, в крытом грузовике прятался с автоматом же ординарец «фюрера». Все шло, как на войне. Вдруг я догнал армейский грузовик, потом меня нагнал такой же. Удивлению моему не было пределов. Чуть дальше мы остановились и тут выяснилось, что не один «фюрер» имел багаж, не один я получил ответственное задание. Дальше поехали небольшой колонной. Во Львове я присоединился к своим, но и дальше путешествовал на машине «фюрера». На ней я и достиг города Тирасполя, где расположился штаб 40 Армии, вошедшей в состав Одесского военного округа.

Кончилось мое пребывание за рубежом. Я побывал в Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польше. Казалось бы, много повидал, так оно и было в действительности. Но в 1947 году одна студентка исторического факультета МГУ Милка Бейлина попросила меня рассказать о заграничных впечатлениях. У меня их не оказалось. Их нет и в том, что я написал сейчас. И это не от отсутствия наблюдательности. Шла война, люди жили несвойственной им, противоестественной, нечеловеческой жизнью. Не было стран, городов, сел. Были населенные пункты, рубежи, водные преграды, вехи войны, объекты. Казалось, что все живут одной общей заботой: выжить. И никаких различий… Короче говоря, война даже для штабного офицера – не путешествие. Она оставляет особые впечатления. О них я написал так, как мог бы рассказать Милке Бейлиной, если бы про это она спрашивала.