В садах Эпикура

Мы остановились в сравнительно большом городе Бельско. Яша и я разместились в квартире польской семьи, состоявшей из отца, матери и двух хорошеньких дочек. Нам отвели большую пустую комнату с кроватью на двоих. Здесь мы и поселились в полном уединении. Но именно в этой комнате, вернувшись как-то из Отдела, я обнаружил, что в моем вещевом мешке кто-то порылся. Ничего в нем не было украдено. Исчезли последние страницы моего дневника. Интересовавшееся ими лицо просто их выдрало, не задумываясь даже над тем, что я это легко обнаружу. Разумеется, не хозяевам нашей квартиры понадобился мой дневник. Возможно, что мой друг Яша выполнял какое-то ответственное задание. Я не хочу ни на кого возводить напраслину. Но факт остается фактом. Часть дневника исчезла. Черт с ней!

Начальство требовало, чтобы мы не слонялись по городу. Поэтому майор Чернышенко собирал всех нас утром для занятий строевой подготовкой. Погода стояла отличная (конец июля). Поэтому мы шагали парадным маршем мимо окон резиденции генерала Шарапова и направляли свои стопы к роскошному городскому бассейну, где купались сотни поляков. Мы очень страдали от отсутствия трусов. Приходилось устраиваться в сторонке и сидеть в подвернутых до предела кальсонах. Вид у нас, конечно, оставался не очень спортивным. Но надзирателей бассейна он устраивал. Один наш майор из полит отдела ушел совсем в сторону и разделся вовсе. Надзиратели подошли к нему и заявили, что его поведение безнравственно. Майор ответил, что он никого не трогает. Надзиратели настаивали: «Ваш вид шокирует посетителей». Майор попросил передать посетителям, чтобы они в его сторону не смотрели. Надзиратели не отставали. Майор плюнул, надел брюки, сапоги, гимнастерку и фуражку и так стал загорать. В это время на территорию бассейна ворвалась группа репатриантов. Так называли наших военнопленных, освобожденных союзниками из немецких лагерей и теперь возвращавшихся на родину большими группами. Американцы одели их в прекрасные комбинезоны, снабдили продовольствием и канистрами с крепкими напитками. В объемистых карманах репатрианты носили не только сигареты, но и парабеллумы. Вся эта компания уселась на зеленом берегу у бассейна, распаковала провизию и приступила к какой-то фантастической трапезе. Через десять минут кто-то с кем-то не чокнулся, замелькали кулаки, оскаленные рожи, сверкнули на солнце пистолеты, раздались выстрелы. Вмешаться было невозможно: нужно было залечь и открыть огонь по этим молодцам. Но на это у нас не имелось полномочий. Люди стали разбегаться. Но, к счастью, появился наш патруль с автоматами. Молодцов скрутили и повезли в комендатуру. Двое или трое из сотрапезников лежали убитыми. Но такой случай произошел все же только однажды. В остальные дни все обходилось благополучно. Мы полеживали на солнышке все время, отведенное на строевую подготовку, потом шли выпить по кружке пива. Почему по кружке? В Польше стояла безумная дороговизна. В магазинах, особенно промтоварных, продавали все. Но цены исчислялись тысячами злотых, а злотый в те времена равнялся рублю. Потому-то и пивом побаловаться можно было с большой осмотрительностью.

Однажды мы с «фюрером» зашли в магазин, торговавший фотоаппаратами, за прилавком стояла прелестная полячка. Полковника Сваричевского привлек один фотоаппарат. Он осмотрел изящную вещицу, пощелкал языком. Прекрасная пани очаровательно улыбалась, выражая уверенность, что пан полковник сделает очень хороший подарок своему героическому сыну (пани имела в виду меня). «Фюрер» спросил цену, пани ее назвала. «Фюрер», по своей кавалерийской привычке, присвистнул, но своевременно опомнился, вернул продавщице аппарат и на прощание поцеловал ей руку. За дверью магазина он сказал мне: «Вот сволочи! Без штанов хотят оставить». Я ответил, что, если бы продавщица за это отдала нам фотоаппарат, можно было бы сторговаться… Но «фюрер» имел в виду другое. Он не сомневался, что на «это» у нас вообще никаких денег бы не хватило: инфляция, оказывается, штука трудная и для покупателей, и для продавщиц.

И все-таки мы с Яшей провели выгодную финансовую операцию. Я таскал за собой несколько тысяч венгерских пенго, конфискованных у немцев в Новом Месте. Хранил я их в голенище сапога запасной пары. Эту почившую валюту можно было бы выбросить. Не знаю, каким образом, но Яша отыскал в Бельско каких-то евреев, готовых обменять пенго на рубли по баснословно низкому курсу венгерских денег. Не знаю, на что рассчитывали менялы. Возвращение к власти Хорти исключалось. Может быть, они предполагали продать пенго в розницу коллекционерам. Так или иначе, за все содержимое сапога давали рублей 500–600. Но и они на земле не валялись. Мы пробрались с Яшей в какие-то трущобы, нашли нужный дом. Евреи с пейсами, гигантскими носами, с кадыками на тощих шеях отсчитали нам рубли, взяли пенго, предложили запить сделку каким-то крепким спиртным из крошечных рюмочек. Мы обожгли себе языки и разошлись довольный друг другом.