В садах Эпикура

Вдруг появился приказ отправить по своим подразделениям всех связисток, ехавших с мужьями. Основанием для приказа послужило следующее обстоятельство. В Границе торжественно въезжал член Военного Совета генерал Кулик. Жители приветствовали его радостными возгласами, а он махал им рукой. Оглянувшись назад, генерал увидел, что в следующей за ним открытой машине гордо сидит немецкая овчарка. Генерал подумал, что часть восторгов освобожденных от немецкого ига чехов и словаков относится к ней, к этой собаке. Вот и отдали приказ отправить на свои места всех лиц, не числящихся в штатах отделов штаба… Мне пришлось отправить в полк связи Женю. Я ее грустно отвез на повозке, управляемой ездовым Бурылевым. Конечно, можно было бы этого приказа и не выполнять, если бы подполковник Гребенюк, управлявший моральным состоянием работников отдела, не был таким дураком. Так или иначе, я остался один и загрустил. Майор чех, огорченный вместе со мной, достал откуда-то сокровенную бутылку настоящего виски, и мы ее выпили маленькими рюмочками. Очень приятным показался мне этот напиток. Но Жени он все-таки не заменил. Теперь в уютной комнате спали я и Яша Шварц, и в ней прочно установился запах потных портянок: исчез стимул мыть ноги. Днем мы бродили по городу, разговаривали. К этому времени наши отношения с Яшей стали достаточно близкими. Он был постарше меня, казался более опытным, любил похвастаться своими успехами у женщин. Здесь он, пожалуй, и привирал. Во всяком случае, его уверенность в том, что пани Анничка смотрит на него влюбленными глазами, мне казалась явным преувеличением. Но это мелочь. Как-то мы бродили по Границе, сели около высокой стены костела, и я ему рассказал о своем отце. Я был уверен, что Яша никому ничего не расскажет. Он меня выслушал, посоветовал плюнуть на это дело, тем белее, что теперь, после войны все пойдет по-новому. Я высказал мысль: раз все изменится, значит, можно уже будет все рассказать и ничего не скрывать. Яша разумно посоветовал молчать и дальше. К чему лезть с излишней откровенностью? За язык никто не тянет. Столько лет молчал, теперь вдруг разговориться. Глупо! Я с этим согласился.

В Границе приехал бродячий цирк. Раскинули шатер, построили карусель, которую вертел осел. Даниленко резонно заметил, что это единственное существо, которое он заметил за работой. В цирке выступала какая-то семья. Программа была короткой и неинтересной. В конце представления гасили свет, включали проекционный фонарь, дававший на стене изображение ярких цветов. На этом фоне танцевала девочка, напоминавшая «феномена» из романа Диккенса «Николас Никклби». Плату взимали при входе в цирк. Потом по ходу представления мальчишка обходил зрителей со шляпой и в нее бросали деньги за понравившийся номер. Мальчишка рычал с громкостью, прямо пропорциональной брошенной сумме. Я однажды бросил в шляпу 100 крон, и мальчишка взвыл. Яша Шварц сказал, что, благодаря мне, в представлении появился интересный номер. Он попросил меня в следующий раз бросить 200 крон: любопытно, разорвется парень от восторженного вопля или просто упадет мертвым от разрыва сердца. Из всех зрителей, по мнению Яши, я оказался самым глупым. Мне потом и самому стало жалко сотни крон.

Из Границе выезжали на рассвете. Время отъезда почему-то держали в секрете, тем не менее все о нем знали. Пани Анничка и майор проводили нас до машин, мы расцеловались с майором, пожали руку пани Анничке.

В городе Тешине переехали Чехословацко-Польскую границу. Она проходила вдоль реки. Мы миновали мост, на одной стороне которого стояли чехословацкие солдаты, на другой – польские, и оказались в Польше. Преодоление границы осуществилось даже без замедления хода машин. Однако польские пейзажи резко отличались от чехословацких. Бросалась в глаза дремучая нищета деревень с крытыми соломой хатенками. На нашем пути не красовались приветственные флаги, не встречали нас и улыбающиеся жители. Ехать по лесным дорогам было опасно. В лесах прятались всякого рода бандиты, поэтому нашу колонну прикрыли бронетранспортерами. Во время остановок в пути не рекомендовалось отходить от машин, в городах опасно было ходить поздно вечером. Поляки встречали нас более чем равнодушно. Кто-то мне даже сказал: «Мы оказали уже почести вашим войскам, когда они двигались на запад». Возвращение домой победителей никого не волновало.