Выступление Жданова перед деятелями музыки было еще более бесцеремонным. О нем ходили легенды. Кто-то рассказывал, что А. А. Жданов после окончания оперы «Великая дружба» спустился за кулисы, сел за рояль и с листа проиграл целые отрывки, доказав тем самым свою музыкальную компетентность и продемонстрировав «атональность» оперы Мурадели. Теперь ясно, что это вранье. Но тогда мы верили. Впрочем, я допускал мысль, что т. Жданов играл с листа, с некоторыми купюрами, как в свое время цитировал Анну Ахматову. Мои познания в музыке в общем-то выступлением Жданова удовлетворялись. Жданов, например, говорил с негодованием: «Если на сцене изображаются казаки … то их появление на сцене ни в музыке, ни в песне не отличается ничем характерным для казаков, их песен и музыки». Разумеется, я вместе с оратором негодовал. Но еще страшнее, что в погоне за оригинальностью композитор Мурадели «дал свою музыку лезгинки», которая на настоящую лезгинку совсем не похожа. И это при том, что Мусоргский переложил «Гопак», а Глинка использовал «Камаринского». Оказывается, в опере нашла место историческая фальшь. В ней рассказывается о вражде между русскими, осетинами, лезгинами и грузинами, а на самом деле «чечены и ингуши» вносили межнациональную вражду. (В то время я не знал, что чечены и ингуши зверски переселены из родных мест в Средний Азию.) Но дело не в этих мелочах. Оказалось, что Шостакович, Прокофьев, Мясковский, Хачатурян, Попов, Кабалевский, Шебалин – носители декаданса в музыке, низкопоклонства перед Западом, формализма. Их направление «выражает чуждый советскому искусству формализм, отказ под флагом мнимого новаторства от классического искусства, отказ от народности музыки, от служения народу в угоду обслуживания сугубо индивидуалистических переживаний небольшой группы избранных эстетов». Западноевропейская музыка провозглашалась А. А. Ждановым находящейся в упадке. Что касается русской музыки, то она «выросла, развилась и превратилась в могучую силу именно потому, что ей удалось встать на собственные ноги и найти свои собственные пути развития, давшие возможность раскрыть богатства мира нашего народа». Оратор оговаривался, что такой подход к делу нельзя считать отказом от интернационализма в искусстве. Оказывается, что «интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину – означает потерять руководящую линию, потерять свое лицо, стать безродным космополитом. Оценить богатство музыки других народов может только тот народ, который имеет свою высокоразвитую музыкальную культуру. Нельзя быть интернационалистом в музыке, как и во всем, не будучи патриотом своей Родины». Теперь мне ясно, что в этой речи есть все, вплоть до сапогов всмятку, что, согласно ей, ни один еврей, африканец и любой другой не может оценить музыки других народов: не имеют своей развитой музыки, что, наконец, вся эта речь – профанация здравого смысла. Теперь понимаю. На третьем курсе исторического факультета еще не понимал.