Читаем В садах Эпикура полностью

Вскоре я явился к Эмилии Львовне узнать о судьбе моей лекции. Она сказала: «Я отдала ее на рецензию специалисту!» «Какому?» – спросил я и получил в ответ: «Преподавателю партийной школы Сарре Владимировне Саксонской! Если она одобрит лекцию, вы сможете ее читать». Представление о рецензентах у меня ассоциировалось почему-то с Перегудовым и Тарковым. Что же? Нужно постараться задобрить рецензента, тем более, что это все-таки женщина. Я попросил Глускина познакомить меня с рецензентом. Глускин согласился, и мы пошли. Рецензент жила в одноэтажном домике. Нас приняли в большой комнате с гигантским старинным буфетом у стены и столом посередине, просторным, как футбольное поле. В рецензенте я узнал черноволосую смуглую женщину, с которой протанцевал в новогоднюю ночь у Скляра. Нас приняли приветливо. Рецензент лекции еще не читала. Много было других важных дел. Мне была назначена аудиенция в партийной школе. Я пришел без опоздания. Сарра Владимировна сидела за письменным столом и деловито листала мою лекцию. Я сел на краешек стула. Через три минуты разговора я понял, что рецензент ничего в истории религии не смыслит. Почему через три минуты. Столько времени потребовалось, чтобы рецензент мне в этом чистосердечно признался. Вышли из партийной школы – рецензент и я – друзьями. Я обещал прийти к ней и почитать свои статьи о религиозной политике Диоклетиана и Константина. Мое творчество живо заинтересовало рецензента. Так мы познакомились с Саррой Саксонской. Что касается моей антирелигиозной пропаганды, то вскоре я ею насытил город Фрунзе до отказа. Эмилия Львовна организовывала мои лекции везде: в пожарной команде, в туберкулезной больнице, в доме для престарелых, в доме слепых, в депо, на заводах, в учреждениях. Как-то миновала психиатрическую больницу. Это было одним из ее немногочисленных недосмотров.


До начала марта мы жили вместе с Иваном Григорьевичем. Жизнь наша протекала в очень упорных занятиях. Мы готовили лекционные курсы. Опыт зимней сессии меня убедил: лекции и практические занятия должны быть полностью отработаны заранее. Готовиться в ходе сессии невозможно. Работа наша двигалась вперед. Вечерами приходил Глускин. Мы читали, спорили на политические и литературные темы, временами выпивали и веселились. У нас были деньги, отменное здоровье и ничем не загубленная энергия. Кончалась зима. Начиналась чудесная среднеазиатская весна – теплая, дружная, веселая.

Приехали Женя и Наташка. Иван Григорьевич и я встретили их на вокзале. Наташка, одетая в черную меховую шубку, вылезла на перрон и потрепала меня рукой по щеке. Мы прибыли в нашу квартиру. Жене все понравилось. Быт мой утратил кочевой характер. Стало чисто и уютно, на окнах появились занавески. Я сожалел только о том, что Иван Григорьевич перебрался на другую квартиру. Хорошо, что он поселился недалеко. Женя занялась хозяйством. Мы ждали приезда матери. Все шло хорошо и спокойно: появились знакомые. У нас в доме стала бывать Сарра Саксонская, мы захаживали к ней. Особых развлечений во Фрунзе не было. Женя и я ходили в кино на все фильмы. Наташка оставались на попечении наших хозяев. Она любила лечь спать на сундуке в их комнате. Росла живой, веселенькой, умненькой девочкой. Утром просыпалась, укрывалась одеялом с головой и кричала: «Папа, найди меня». И я ее искал. Потом мы пели с ней песню «Артиллеристы, Сталина приказ!» Я купил себе новый радиоприемник и проигрыватель. Вечерами слушали пластинки.

Весной вышел третий номер «Вестника Древней Истории» с моей статьей «Вопросы идеологии поздней Римской империи в работах буржуазных историков». Я показал ее коллегам. Меня поздравили, а историк партии Баялы заявил: «Кац, любишь ты похвастаться!» Я ответил: «Люблю, когда есть чем! И не так уж это страшно!» Баялы заткнулся. Вообще-то мы не любили друг друга.

Не помню, при каких обстоятельствах, но на нашем факультете произошли структурные изменения: вместо одной кафедры стало две – Истории СССР и Всеобщей Истории. Последняя осталась за Мусиным, первую возглавил Иван Григорьевич. В конце марта началась весенняя сессия. Лекций в это время не читали, шел прием зачетов и экзаменов. Меня командировали в Пржевальск организовать весеннюю сессию с помощью преподавателей тамошнего института. К этому времени я недурно освоился с правилами заочного обучения, учебными планами, порядками и т. д. Все это в полной мере проявилось в Пржевальске.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное