В садах Эпикура

Город Нарын тогда состоял из одной центральной улицы. Утром мы осмотрелись. По центральной улице ходил милиционер и регулировал движение, но никто никуда не двигался. Оказалось, что в Нарыне происходит какое-то областное совещание и по этому случаю здесь стали регулировать движение. Мы провели консультацию, а вечером пошли на бешбармак. Шествие возглавлял Токтогонов, он и разделывал знаменитую голову барана. Опять пировали до поздней ночи, а потом при свете ярких звезд возвращались в гостиницу, сытые, как откормленные к празднику гуси. Утром Иван Григорьевич и я пошли завтракать в чайхану. Взяли себе по чайнику чая и лепешки, пили, пили, пили и удивлялись, что, на первый взгляд, маленький чайник так бесконечен. Чайники мы одолели и пошли проводить консультацию.

Была и поездка в Ош. Она не оставила особых впечатлений. Проездом на обратном пути во Фрунзе М. Х. Ганкин, Н. Лунина и я заехали в Ташкент, осмотрели его. Город не произвел на меня впечатления. Тем не менее мы с Луниной сфотографировались у памятника И. В. Сталину. В Оше поднимались на Сулейманку, фотографировались. Помню, была весна и цвел урюк. Сверху город казался бело-розовым. Я сказал Ганкину: «Кажется, понимаю, почему люди верят в бога…» У маленькой белой мечети на Сулейманке сидели пожилые узбеки. Я стал фотографировать. Один из них сердито ушел. Ганкин и я ездили из Оша в Куршаб, хотели посмотреть какую-то школу. Никого на месте не нашли, но любовались тихой холмистой местностью. Синее небо, невысокие горы, по пологим склонам овцы. Тогда все это показалось красивым… Аркадия. На самом же деле – Киргизия.

Наступила летняя сессия 1958 года. Пожалуй, она была самой организованной и, я бы сказал, теплой. Факультет работал достаточно четко, преподавание на русском языке, во всяком случае, велось на хорошем уровне. Это сразу же сказалось на отношениях со студентами. На первом курсе читали основные курсы Скляр и я. К концу сессии установочники подарили нам цветы, захотели сфотографироваться. Мы со Скляром уселись перед аппаратом, но он сдвинулся. Все получились скособоченными. Фотографировался и второй курс. Киргизская группа пригласила Джолдошеву, Есенгараеву и меня. Сессия прошла интересно и не без событий.

Заочница Наташа Гриднева сказала мне: «Алексей Леонидович, мне нужно с вами поговорить. Вы скоро освободитесь?» Я ответил, что скоро. Наташа была красивой полногрудой девицей лет двадцати пяти. Она ярко одевалась и плохо училась. Эти качества я в ней ценил. И тем не менее разговор с ней был для меня неожиданным. Она грустно спросила: «Неужели вы ничего не замечаете?» Я действительно ничего не замечал. Оказывается, Наташа Гриднева давно полюбила меня и ждала пока я это обнаружу, но у меня, черт возьми, были другие дела. Мне не хотелось ни смеяться, ни радоваться. Слушать ее хорошую взволнованную речь было приятно, но чувствовал я себя преподавателем и слишком взрослым. Мне шло к 37 годам. Вот почему я сказал: «Наташенька! Ну, нужно ли нам об этом разговаривать?» И доказал, что не нужно. Почему я вспомнил случай с Наташей Гридневой? Это был первый и последний случай, когда я не отнесся с должным вниманием к женской любви. Почему? Не знаю.