В садах Эпикура

Но возвращаюсь к своему рассказу. Однажды я уснул над бумажками, добытыми с убитых немцев. Меня разбудил адъютант командира бригады. Оказывается, к нам прибыл командующий армией генерал лейтенант М. М. Попов. Он захотел познакомиться с некоторыми немецкими документами. Я несколько смутился: костюм мой был замызган, руки в бинтах. Тем не менее предстал перед командующим. Высокий человек с энергичным продолговатым лицом, зачесанными назад светлыми волосами спокойно и дружелюбно посмотрел на меня голубыми глазами. Я восхитился про себя орденами генерала и маузером в деревянной кобуре. Командарм задал мне несколько вопросов, касавшихся 323 дивизии немцев, и о некоторых документах, которые я перевел. Спокойный тон, каким велась беседа, ободрил меня, я отвечал немногословно и достаточно обстоятельно. Во всяком случае, с командармом, как и с командиром бригады, я чувствовал себя лучше, кем с капризным, как старая баба, Усановым. Потом генерал спросил, что у меня с руками, и разрешил уйти. Вскоре он собрался уезжать из бригады. Все вышли во двор, остановились у маленького «виллиса», считавшегося в ту пору новинкой. Генералу показали трофейную самозарядную винтовку. Он захотел ее испытать и сделал несколько выстрелов в воздух. Сразу и верно определил, что немецкая самозарядная винтовка уступает нашей (тяжелее, массивнее), хотя и наша не очень хороша (часто отказывает). После этого он попрощался со всеми и уехал. Я, как и все, стоял навытяжку, но в отличие от всех, сосал цигарку. Генеральское присутствие все-таки повлияло на меня ошарашивающе. Кто мог знать, что я произвел на командарма впечатление? А ведь произвел. Через два дня в бригаду пришла шифровка, предписывавшая откомандировать меня в распоряжение разведотдела штаба 40 Армии. Был конец августа 1942 года.

Мне было жаль уходить из 111 стрелковой бригады. Люди, с которыми я сталкивался, относились ко мне хорошо. В последние недели я почувствовал себя военным переводчиком, делал то, чего, кроме меня, никто делать не мог. Жаль было бригады. Но делать было нечего. Я взял продовольственный аттестат, приятно легкий мешок, именовавшийся вещевым, хотя вещей в нем не было, закинул за плечо карабин и так отправился продолжать войну с немецко-фашистскими захватчиками, но уже с новых рубежей. За поясом из материала, шедшего на пожарные шланги, висел большой и когда-то белый мешок с махрой. Я шагал в тяжелых ботинках, в пропыленных обмотках, в лихо сбитой на затылок грязной пилотке. Шагал и курил гигантскую цигарку. Пройдя километров восемь, я добрался до большой пасеки, где располагалось военно-полевое управление штаба армии (сам штаб находился, кажется, в большом селе Усмань.) Такое управление обычно выдвигалось поближе к войскам для лучшей связи, находилось сравнительно близко от передовой (километров 10–12), недалеко от наблюдательного пункта командующего армией. С наблюдательного пункта, сооружавшегося на главном участке фронта армии, командующий мог, когда это требовалось, следить за боем.