В садах Эпикура

Вскоре в Усмань уехал и Сетенко. Я остался один. Однажды утром, проснувшись, я услышал стрельбу из пистолетов. Поскольку вокруг не обнаруживалось никакого волнения, я пошел на выстрелы просто из любопытства. Увидел: несколько офицеров от майора до полковника стреляют по консервной банке: забавляются. Я встал у одного из блиндажей узла связи. Не помню, кто и как обратил на меня внимание. Только один, показавшийся мне пожилым, подполковник с орденом Красного Знамени, в сбитой на затылок фуражке взглянул на меня, и между нами произошел разговор: «Значит, ты переводчик?» «Да». «А сколько тебе лет?» «Двадцать…» «Если бы мне было двадцать лет, я бы здесь всех баб перевернул». Разумеется, я немного ошарашился, но все же ответил, что прибыл в штаб армии всего несколько дней тому назад. Кто-то засмеялся, а подполковник сказал: «Моя фамилия Сваричевский. Отныне ты будешь со мной». Так началась хорошая дружба между мной и Владимиром Владимировичем Сваричевским, которому в то время было лет 46–47. В момент нашей встречи он занимал должность первого заместителя начальника Разведотдела Армии. Из его рассказа я знал, что у него в Краснодаре жена, что он всю жизнь прослужил в армии, был в Монголии, в конце 30-х гг. числился врагом народа, а незадолго до войны получил обратно орден и вернулся в войска. Сваричевский не получил большого образования. Он этого и не скрывал, и не считал большим достижением. (Я встречал среди военных и таких, которые гордились тем, что не кончали «академиев».) Однако Сваричевский был безусловно опытным в военных делах и бесспорно смелым человеком. Подполковник Сваричевский считал, что жизнь человеческая коротка, на войне в особенности, а ее единственное настоящее украшение – женщины. Он старался их не упускать, и я прямо скажу, что они не очень от него убегали. Молодцеватый, одетый обдуманно небрежно подполковник умел увлечь молоденькую связистку, негрубо приласкать истосковавшуюся деревенскую бабу, и, поцеловав тонкие пальцы, произвести впечатление на красивую полячку. (Все это я наблюдал сам.) Так вот, подполковник, а потом и полковник, и начальник Разведотдела 40 Армии В. В. Сваричевский оказался мне учителем, товарищем, отцом. Не знаю, чем я привлек его, но он всегда старался держать меня рядом с собой. Я искренне к нему привязался. Его радости и печали становились моими. Разумеется, между нами не было панибратства. Наши отношения никак не снижали требований ко мне, как работнику армейской разведки. Но за повседневными делами была выражавшаяся в поступках дружба. Я это постараюсь дальше показать.

Кажется, в начале сентября Военно-полевое управление армии перебралось на кирпичный завод близ деревни Никольское (около Воронежа), в которой недавно размещался штаб 111 бригады. (Ее вывели из состава Армии и перебросили на другой участок фронта.) Для работы приспособили громадную печь для кирпича. За ее толстыми стенами можно было не опасаться даже прямых попаданий снарядов или мин, а попадание авиабомбы обоснованно считалось делом маловероятным. Сваричевский, я, а потом и капитан Сетенко, разместились в одном из отделений печи. Правда, мы предпочитали находиться в расположенном рядом деревянном домишке. Но временами это становилось опасным: район кирпичного завода обстреливали и бомбили. Здесь, на кирпичном заводе я снова встретился, теперь уже с подполковником, заместителем начальника оперативного отдела Армии – Утиным. Он приветливо произнес обычное: «А, явился снова, блудный сын».