В садах Эпикура

Немецкие дивизии, сбитые с занимаемых рубежей, уходили на юго-запад. Специальные отряды жгли деревни и городишки на пути отступления, взрывали мосты, уничтожали собранный хлеб. Наша пехота изнывала от зноя, переходила с марша в бой, с боя на марш. Многие немцы сдавались в плен. 40 Армия освободила город Лебедин, вышла на берег Псела и форсировала эту неширокую, но трудную реку. Правый берег ее горист. Так Сороковая одолела последнюю сложную преграду перед Днепром. Мы трудились, как ломовые лошади. Я один или с подполковником Сваричевским постоянно находился на ВПУ, допрашивал пленных, собирал информацию. Работа с пленными усложнилась. Немецкие дивизии несли большие потери. В них сливались роты, батальоны, полки. Структура частей и соединений менялась. Я знал, что полковник Черных доволен мной и велел даже написать на меня представление к званию младшего лейтенанта. Однако однажды я ему не угодил с докладом, он разгневался, сказал, что я ничего не смыслю и добавил: «Хотел дать тебе звездочку, но раздумал». Я поогорчался, но продолжал свое дело, которого хватало больше, чем на звездочку. Хорошо работалось с Даниленко, хотя я и обращался к нему «товарищ капитан», но отношения наши не были официальными. Допрос мы вели, как правило, параллельно. Здесь случалось всякое. Однажды нам попался огненно рыжий оберлейтенант. Я не отказал себе в удовольствии спросить: «Вы еврей?» Оберлейтенант с негодованием ответил: «Нет!!» Даниленко предложил дать ему в ухо за негодование. Я отклонил это предложение и, вместо этого, посоветовал после войны переговорить с матерью и уточнить свое происхождение. Я сказал: «Если вам повезет, вы окажетесь евреем». Даниленко уяснял немецкий характер. Однажды он спросил пленного лейтенанта: «Что вам дороже, жизнь или железный крест?» Немец подумал и ответил, что железный крест ему дорог, а сравнений он делать не хочет. Мы тут же вернули ему награду. Попался нам тип (лейтенант), который вел себя сверхвызывающе, сказал, что он все равно убежит. Это он, конечно, куражился. Тогда мы предупредили часовых, обыскали тщательно всю группу на предмет отобрания швейных принадлежностей, а у ретивца отрезали все, до одной, пуговицы и завязки, какие только смогли обнаружить. Так он и двинулся в путь, держась за штаны. Потом Даниленко и я увидели какой-то фильм, как наш солдатик проделывает аналогичную операцию. Великие мысли совпадают. Но случалось и трагическое. Не помню, в каком это местечке, мы допрашивали ночью пленного солдата. У нас были данные о прибытии немецких танков, пленный проговорился на этот счет, но когда заметил наш интерес к танкам, замолчал. Мы его спрашивали и так и этак – он молчал. А данные были очень нужны. Тогда Даниленко сказал: «Вот тебе пять минут, не скажешь – расстреляем». Вынул карманные часы и стал отсчитывать минуты. Я смотрел на немца. Вдруг он сорвался с места и кинулся на часового, стремясь схватить автомат. Не сумел и в одно мгновение кинулся к двери и выскочил в темноту. Часовой бросился за ним, треснула автоматная очередь. И все. Немец не отбежал и трех десятков шагов. Автоматчик уложил его наповал. Даниленко и я чувствовали себя отвратительно. Сначала бодрились, возмущались упрямством немца, а потом признались друг другу: «Зря убили человека».