Читаем В садах Эпикура полностью

И вот в Шаргород вступили наши войске. Ликующие люди встречали их, как триумфаторов, кричали от радости, обнимали бойцов. Полковник Сваричевский и я лихо ехали на ладной бричке, запряженной тройкой отличных лошадей. Восседали мы на как-то приспособленном автомобильном сидении. Мы много слышали о Шаргороде. На улицах увидели множество людей. Они хлопали в ладоши, кричали что-то, ребятишки бежали за бричкой. Полковник Сваричевский крикнул ездовому Бурылеву «Стой!» Я получил приказание освободить место на автомобильном сидении, хитро вмонтированном в бричку. Полковник выбрал глазами в толпе какую-то девушку и пригласил ее проехаться. Она застеснялась, но люди зашумели, усадили ее рядом с безусловно красивым полковником, затянутым ремнями поверх шинели, в серой высокой папахе. Тройка рванулась, люди зааплодировали. Я пошел по булыжной мостовой. Со мной здоровались, я то и дело прикладывал руку к шапке. Не успел я взять в зубы папиросу, кто-то уже предложил прикурить. Я вытащил коробку и стал угощать. Папиросы расхватали в одно мгновение: люди брали их на память. Кто-то сказал: «Кто и когда нам давал закурить?» Какой-то человек подошел ко мне вплотную и раздвинул отвороты шинели на груди. Он воскликнул: «Посмотрите! Это почти мальчик, а у него орден». Другой попросил: «Товарищ, я живу здесь рядом. Прошу, зайдите». Он плохо говорил по-русски. Я ответил, что с радостью бы, но времени нет. Пройдя дальше, я увидел шумную толпу. Подошел. Оказалось, что плотным кольцом окружен майор из политотдела Биргер. Он стоял рядом с конем и вертел в руках уздечку. Увидев меня, крикнул: «Кац, иди сюда. Я не понимаю ни по-немецки, ни по-еврейски. Выручай». И он рассказал: «Я ехал верхом. Я спешу. Я опаздываю. Но меня задержали. Один из них (и он кивнул на окружающих) остановил меня и сказал: «Вы похожи на еврея. Вы еврей?» Я ответил: «Да…» «А кто вы по званию?» «Майор». «Еврей и майор?» Биргер сначала ничего не понял, да и не успел понять. Его стянули с коня и принялись качать. С трудом мы выбрались из ликующей толпы. Мне пришлось попереводить вопросы к Биргеру и его ответы. Наконец я добрался до разведотдела, прошагав через весь Шаргород. Но я не жалел. Я был рад, что полковник прокатил на тройке еврейскую девчонку.


Стало ясно, что перед фронтом Армии действует 6-ая пехотная дивизия румын. Да и вообще мы приближались к Молдавии, а за ней и к Румынии. Вставал вопрос о переводчиках. Правда, полковник Сваричевский уверял, что он служил в Молдавии и знает румынский, как русский. Тем не менее переводчики все-таки требовались. Капитану Даниленко и мне поручили походить по городу, познакомиться со здешними евреями и выбрать среди них тех, кто владеет, если не русским и румынским, то немецким и румынским языками. Зайдя в нашу канцелярию, мы встретили там капитана Равинского из политотдела. Он отлично владел немецким языком и тоже искал переводчиков с румынского. Равинский спросил у Даниленко, что он намерен делать. Капитан ответил: «Искать переводчицу». «А почему не переводчика?» – поинтересовался Равинский. Даниленко ответил, что ему, как начальнику следственной части, с женщинами легче работается. Тогда Равинский сказал: «Здесь в детском доме работает одна девушка. О том, что она знает язык, говорить нечего. Говорят, будто она получила в Париже первую премию за красоту». Даниленко объявил, что мы идем за ней. Равинский усомнился, найдем ли мы ее, поскольку он не сообщит нам адреса. Мы ответили: «Детский дом мы как-нибудь найдем, а первую красавицу определим не хуже парижан». Но мы почему-то не пошли в детский дом, а отправились на базар. Мы узнали, что там можно приобрести по цене от 10 до 15 рублей поллитра самогона. Это было баснословно дешево. Требовалась проверка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное