В садах судьбы

                 на асфальтной реке.

Их раскрытые двери,

                 как открытые рты,

тёплой тайной чернеют

                 средь густой синевы...

Искривлённая улочка,

                  где затеряна дверь,

незаснувшая женщина

                  и пустая постель.

Ночь. Раскрытое окно. Дождь. 

Ну чего ты от неё ждёшь? 

Всё дала. Всё, что могла дать. 

Не имеющегося — не взять.

Ты присядешь на дивана край,

не целуя, гордо скажешь:"Прощай!" —

и уйдёшь, тихо дверь притворив,

а она будет бледнеть до зари

                                            и ни...

Уходят года и люди,

                               боль

                                       любой

                                                   любви.

                                Но вырастают прелюдии

                                        к немым

                                        возвышеньям

                                           души!

* * *

В день, когда скучный дождь скучно барабанит по листовому железу крыши, когда скучное низкое небо обложено скучными серыми облаками, когда цветы, стоящие передо мной на столе, так же скучны и безлики, как скучны однотонные обои, отделанные скучными стандартными цветочками, когда каждый звук в природе скучен, уныл и раздражающ, когда тишина так же невыносимо скучна, как невыносимо скучен шум, когда спокойные лица окружающих так же скучны и невыразительны, как улыбающиеся — скучны и нелепы, когда смеющиеся лица поразительно неестественны и дики своей неприемлемостью в этом скучном мире, — я вдруг остро и мгновенно понимаю, как я люблю тебя, как нужна ты мне и как я пуст без тебя.

***

 Откровение сотворю 

на коленях я сентябрю — 

и к янтарному алтарю 

меня мёртвого принесут. 

Ах, янтарная та сосна... 

Ты выныриваешь — блесна — 

из клязьминского из леска 

у клязьминского бережка.

Приходил к тебе на моленья 

и сидел на сухих кореньях, 

забываясь в своих виденьях 

о холодных круглых коленях... 

А потом ходил светел, свеж, 

вновь был полон простых надежд 

и из тысяч любых одежд 

лишь одну узнавал, как пёс… 

Видно, издавна повелось: 

что хирело, что жило в рост — 

всё найдёт церковный погост.

Ах, куда меня заносило! 

Жизнь какая меня бесила! 

А теперь не имею силы 

глаз поднять на её могилу...

* * *

Прелестна нелогичность женских слов 

Необъяснимо тонкое волненье 

И кажется тягчайшим из даров 

легчайшее руки прикосновенье

Не умирай, любимая, не уходи!

Я не могу понять, что ты 

с другим. 

Веселым иль угрюмым, добрым, злым. 

Любым! 

Я не могу понять, что ты 

с другим...

Как непонятно просто в мире всё. 

Играют дети. Солнце бьёт в окно. 

Пенсионеры в стол вбивают домино. 

Но! Как непонятно просто в мире всё.

А в комнате — 

молчание твоё.

Оно меня по нервам тупо бьёт, 

оно висит, а я сижу и жду.

Ты у дверей счищаешь маникюр, 

на пальцы смотришь, 

говоришь: "Пойду?.." 

Ну так чего же я сижу и жду?!.

Ведь ты уйдёшь! А солнце будет бить 

нещадно... Пусто... И в висках стучит...

Всё так же жить? 

По городу бродить? 

Кивать соседям? 

Нелюбимым быть? 

Нет! 

Не могу!

Чего ж я не могу?

Всё будет так. 

И я себе не лгу.

Всё бесполезно и неотвратимо. 

Сегодня умерла моя любимая.

Тоска плывёт по городу, тоска... 

Любимая, а помнишь, как тогда...

Роняют женщины тела 

И обречённо раскрываясь 

сгорают глупые дотла 

Но 

недоступно засыпают

* * *

Не видать на небе

                            ни звезды, ни Бога.

Млечная дорога

                             в чёрных облаках.

Но не разделяют

                             думу о тревогах

соловьи с лягушками

                              впотьмах.

Только лишь соседский

                              пёс всё плещет цепью

и великолепью

                               песенных ночей

противоставляет

                               образ свой нелепый.

Вроде бы хозяйский,

                                а меж тем — ничей...

ЛЕТНЕЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Ах, соня, проснись и застынь

у оконца, увидев сквозь серых

ресниц волоконца, как в синьке

небесной полощется солнце...

ЖИВЁМ МЫ ОДНАЖДЫ

Живём мы однажды, но верует каждый — к нему благосклонна судьба. Горит — не сгорает и на день лишь тает его непростая звезда. Меня ж на рассвете разбудят соседи заботами нового дня. Пусть я им не нужен, но ими разбужен и греюсь у их очага. Не в этом ведь дело, какого предела достигла шальная душа. Чего б ни хотела, куда б ни летела, вновь к людям вернётся она. Когда-то, я знаю, мы все осознаем: на самой святой из планет всё наше призванье и носит названье простое-простое — сосед. И пусть я однажды уйду, как и каждый, возможно, проводят меня лишь только соседи по этой планете с названьем прекрасным — Земля...

НОШУ В СЕБЕ

* * *

Стихи ночные не чета дневным: 

им не накинуть никакой одежды. 

Они голы, как чёрные стволы, 

где ни листвы, ни веры, ни надежды..

ВСТРЕЧА С АРСЕНИЕМ ТАРКОВСКИМ

Я опоздал. Уткнулся в чьи-то спины, 

тянулся ухом за дверной проём, 

а сзади наступающие клином 

проталкивали нас за окоём.

Я головой вертел, я слышал Голос. 

Он был печален, горек... и волнист!

А в нос мне лез какой-то девы волос. 

Душа тянулась вверх, а плечи вниз...

И всё же краем глаза я заметил, 

как, отражаясь в сумрачном стекле, 

читал стихи Поэт, высок и светел. 

Боль проступала на его челе.

Я глаз косил на это отраженье, 

я впитывал слова, привадив слух... 

Витало над собраньем отрешенье, 

и голос плыл, томителен и сух.

Вот он прервался. И в одно мгновенье 

все выдохнули, как солдаты - враз! 

И сразу началось столпотворенье, 

и наконец-то протолкнули нас.

Тут чей-то голос возвестил толково 

(действительно, вначале было слово), 

мол, чтоб войти, не биться об углы, 

необходимо вынести столы. 

И вот столы взметнулись, покачнулись 

и по рукам и головам пошли 

(ах, не сносить кому-то головы!), 

а мы ещё на метр протолкнулись.

Мы лезли в зал, как лезем в душу другу. 

Слепой башмак на дружескую руку