В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Несмотря на хлопоты, Додду удалось провести некоторое время в Библиотеке Конгресса, собирая материалы для своего «Старого Юга», и выкроить две недели для недолгого пребывания на ферме, где он писал и занимался сельским хозяйством. Успел он, как и планировал, съездить и в Чикаго. Но, погружаясь в прежнюю жизнь, он, вопреки ожиданиям, не испытывал особой радости. «Едва я приехал, – писал он Марте, – как все сразу же пожелали меня видеть. Постоянные звонки, письма, визиты, деловые завтраки, обеды, ужины»[734]. На него обрушились бесконечные вопросы о ней и ее брате, писал он, «но лишь один раз меня спросили о твоей нью-йоркской проблеме» (он имел в виду развод). Один из друзей хотел показать ему примеры того, «как достойно подают эту тему чикагские газеты», однако, признавался Додд в том же письме, он «не стал читать вырезки». Он выступал с докладами, улаживал конфликты в университете. В дневнике он отметил, что встретился также с двумя еврейскими лидерами, с которыми уже контактировал прежде, когда, выполняя указание Рузвельта, убеждал их снизить градус еврейского протеста. Эти двое рассказали ему, «как они и их друзья успокаивали своих товарищей и предотвращали всякого рода бурные выступления в Чикаго, как и просил посол»[735].

Отдыху и работе Додда едва не помешала внезапно возникшая семейная проблема. Будучи в Чикаго, Додд получил телеграмму от жены. Справившись с неизбежным приступом тревоги, который всегда вызывает неожиданная телеграмма от близкого человека, Додд прочел послание и узнал, что старый семейный «шевроле», символ его службы на посту посла, разбит и разбил его водитель посла. Последним ударом стала заключительная строка послания: «Надеюсь, ты сможешь привезти новую машину»[736].

Итак, Додда, которому полагалось отдыхать в отпуске, лаконичным языком телеграфного сообщения просили купить новый автомобиль и организовать его транспортировку в Берлин.

Позже он написал Марте: «Боюсь, Мюллер вел машину недостаточно осторожно, я еще до отъезда несколько раз замечал за ним эту привычку»[737]. Додд не мог этого понять. Сам он много раз проделывал на автомобиле путь от своей фермы до Вашингтона и обратно, колесил по всему городу и ни разу не попадал в аварию. «Это еще ничего не доказывает, но можно сделать кое-какие предположения. Наемные водители водят автомобиль далеко не так осторожно, как его владельцы», – заключал Додд. В свете того, чтó случится с Доддом через несколько лет (но не будем забегать вперед), эти самодовольные рассуждения вызывают оторопь. Сначала Додд хотел купить «бьюик», но решил, что цена – $1350 – слишком высока, учитывая, что его семье, видимо, недолго остается жить в Берлине. Посла беспокоили и расходы на транспортировку автомобиля в Германию – аж $100.

В конце концов он все-таки купил «бьюик», попросив жену обратиться к берлинскому дилеру. Как он писал позже, это была модель в базовой комплектации, а сотрудники протокольной службы пренебрежительно говорили, что она «до смешного простенькая для посла»[738].

•••

Додду удалось еще раз побывать на ферме, что несколько подбодрило его, однако сделало отъезд в Германию еще более мучительным. «Погода стоит прекрасная, – писал он в дневнике 6 мая 1934 г., в воскресенье. – На деревьях распускаются листья, яблони уже в цвету, и все это кажется таким прекрасным, особенно потому, что вскоре мне предстоит уехать»[739].

Через три дня Додд отплыл из Нью-Йорка в Германию. Он считал, что добился победы, уговорив еврейских лидеров ослабить интенсивность протестов против политики Германии. Посол надеялся, что его усилия заставят гитлеровское правительство вести себя более сдержанно. Однако его надежды едва не пошли прахом, когда 12 мая, в субботу, еще плывя по Атлантическому океану, он узнал (благодаря наличию на судне радиосвязи) о речи, с которой только что выступил Геббельс. В ней министр пропаганды назвал евреев «сифилисом европейских народов»[740].

У Додда возникло ощущение, что его предали. Несмотря на обещание нацистов никого не арестовывать без ордера на арест и закрыть тюрьму «Колумбия-хаус», в стране, судя по всему, ничего не изменилось. Он опасался, что теперь его будут считать наивным дурачком. Он написал Рузвельту об этих опасениях: как же так, ведь он провел такую большую работу с еврейскими лидерами, проживавшими в Америке? Речь Геббельса всколыхнула «все враждебные настроения прошедшей зимы», писал он, «и я невольно оказался в положении человека, которого одурачили, – а меня действительно одурачили»[741].

Додд прибыл в Берлин 17 мая, в четверг, в половине одиннадцатого вечера. Его глазам предстал совершенно изменившийся город. За два месяца его отсутствия город почернел от небывалой засухи, однако перемены этим не ограничивались. «Я с огромной радостью вернулся домой, – писал Додд, – но сразу почувствовал, что атмосфера здесь напряженная»[742].

Часть VI Сумерки Берлина

Глава 39 Опасные трапезы