В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Не вполне понятно, что произошло дальше – какие звучали угрозы, каких компромиссов удалось достичь, вмешивался ли в ситуацию Гитлер. Так или иначе, к пяти часам вечера (1 апреля 1934 г.) Мессерсмит узнал, что Дильс назначен региональным комиссаром (Regierungspräsident) Кёльнского района, а гестапо возглавил Гиммлер.

Дильса удалось спасти, но Геринг потерпел серьезное поражение. Он действовал не во имя старой дружбы с Дильсом; он пришел в ярость от попытки Гиммлера арестовать шефа гестапо, то есть нарушить границы его, Геринга, политического поля. Однако именно Гиммлеру достался главный приз – последнее и главное звено его империи тайной полиции. «Это была первая неудача Геринга со времени прихода нацистов к власти», – писал Мессерсмит.

Фотограф запечатлел Гиммлера, выступающего с трибуны на особой торжественной церемонии 20 апреля 1934 г., посвященной официальной передаче ему контроля над гестапо[716]. Вид у него, как всегда, не слишком внушительный. Дильс стоит поблизости. Он смотрит в объектив; лицо у него опухшее, словно от чрезмерных возлияний или недосыпа, шрамы на нем выделяются особенно четко. Он выглядит как человек, у которого крупные неприятности.

Примерно тогда же он беседовал с одним высокопоставленным сотрудником британского посольства. В служебной записке, позже отправленной в Лондон, в министерство иностранных дел, сообщалось, что Дильс разразился целым монологом о своих нравственных переживаниях. «Применение методов физического воздействия, – сетовал он, – работа, которая подходит не всякому, и мы, разумеется, были только рады вербовать тех, кто не проявлял излишней брезгливости. К сожалению, мы ничего не знали о фрейдистской стороне дела, и лишь после целого ряда случаев необоснованных избиений арестованных и других проявлений бессмысленной жестокости я понял, что моя организация уже давно притягивает садистов Германии и Австрии, хотя сам я не отдавал себе в этом отчета. Она притягивала и бессознательных садистов – тех, кто не замечал в себе садистских наклонностей, пока не начинал участвовать в избиениях. Более того, гестапо делало людей садистами, видимо, использование телесных наказаний рано или поздно пробуждает садистские наклонности даже в тех мужчинах и женщинах, которые кажутся нормальными. Возможно, Фрейд как-то это объясняет»[717].

•••

В апреле выпало на удивление мало дождей, зато урожай секретных новостей оказался необыкновенно щедрым. В начале месяца Гитлер и министр обороны Бломберг узнали, что президент Гинденбург болен, причем серьезно, и что он вряд ли дотянет до осени. Сообщать об этом они никому не стали. Гитлер жаждал получить президентские полномочия (которые до сих пор принадлежали Гинденбургу) и после смерти Старого господина планировал взять на себя функции и канцлера, и президента, тем самым добившись наконец абсолютной власти. Однако на этом пути оставались два потенциальных препятствия – рейхсвер и штурмовики Рёма.

В середине апреля Гитлер прилетел в военно-морской порт Киль, где взошел на борт «карманного линкора»[718] «Дойчланд»[719]. Канцлеру предстояло совершить четырехдневное плавание в компании Бломберга, командующего военно-морскими силами Германии адмирала Эриха Редера и командующего сухопутными войсками генерала Вернера фон Фрича. До нас дошло мало подробностей той встречи, однако, судя по всему, в интимной обстановке на корабле Гитлер и Бломберг заключили тайное соглашение, которое поистине можно было бы назвать сделкой с дьяволом: Гитлер обещал нейтрализовать Рёма и СА, а военные – поддержать передачу Гитлеру президентских полномочий (после смерти Гинденбурга).

Эта договоренность имела для Гитлера неоценимое значение: теперь он мог идти вперед, не беспокоясь о позиции армии.

Между тем Рём все более настойчиво пытался получить контроль над вооруженными силами. В апреле, во время одной из своих утренних верховых прогулок по Тиргартену, он, увидев проходившую мимо компанию пожилых членов нацистской партии, повернулся к своему спутнику и сказал:

– Поглядите-ка на этих людей. Партия перестала быть политической силой, она превращается в какой-то дом престарелых. Эти люди… От них нужно как можно скорее избавляться[720].

Он все смелее выражал свое неудовольствие. На пресс-конференции, состоявшейся 18 апреля, Рём заявил:

– Реакционеры, буржуазные конформисты… нас тошнит при одной мысли о них[721].

И провозгласил:

– СА – это и есть национал-социалистическая революция.

Впрочем, два дня спустя вышло правительственное распоряжение, которое до известной степени показало, что у Рёма нет оснований проявлять самодовольство. В июле всему личному составу СА приказали отправиться в отпуск[722].

•••