В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Додды узнали, что Вильгельму Регенданцу, богатому банкиру, недавно дававшему в своем доме в Далеме роковой ужин для капитана Рёма и французского посла Франсуа-Понсе, в день чистки удалось выехать из Берлина и благополучно добраться до Лондона. Но он опасался, что теперь уже не сможет вернуться. Между тем в Берлине оставалась его жена, а его взрослого сына Алекса, также присутствовавшего на том ужине, арестовало гестапо. Поэтому 3 июля Регенданц написал миссис Додд и попросил ее побывать в Далеме и узнать, какова судьба его жены и младших детей, а также «передать ей мой сердечный привет»[854]. Он добавлял: «Похоже, теперь я считаюсь подозрительной личностью, ведь у меня дома бывало столько дипломатов, и вдобавок я дружил с генералом фон Шлейхером».

Миссис Додд и Марта отправились на автомобиле в Далем, чтобы навестить миссис Регенданц. В дверях их встретила горничная, глаза у нее были красные. Вскоре появилась и сама миссис Регенданц – мрачная, исхудавшая, с глубокими тенями под глазами, дерганая и нервная. Она знала Марту и Матти, но не ожидала, что они к ней приедут. Миссис Регенданц провела гостей в дом. Обменявшись с ней несколькими фразами, жена и дочь посла рассказали о весточке от мужа. Та закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Она сказала, что у нее дома был обыск, что у нее отобрали паспорт. «Когда она заговорила о сыне, – писала Марта, – то совершенно утратила контроль над собой; от страха у нее началась истерика»[855]. Миссис Регенданц не знала, где Алекс и жив ли он.

Она умоляла Марту и ее мать узнать, где он, навестить его, передать ему сигареты, вообще как-то показать тем, кто его схватил, что арест привлек внимание американского посольства. Марта и Матти обещали попытаться помочь. Миссис Додд условилась с хозяйкой, что с того дня при любых своих контактах с Доддами или посольством миссис Регенданц будет использовать кодовое имя Кэрри.

В течение следующих нескольких дней Додды обсуждали сложившуюся ситуацию с влиятельными друзьями, дипломатами, дружественно настроенными немецкими чиновниками. Мы не знаем (и никогда не узнаем), помогло ли их вмешательство, однако примерно через месяц Алекса освободили. Он сразу (ночным поездом) уехал из Германии и вскоре воссоединился с отцом в Лондоне.

Благодаря своим связям миссис Регенданц сумела добыть новый паспорт и вылететь из Германии на самолете. Как только супруга банкира вместе с детьми добралась до Лондона, она отправила миссис Додд открытку: «Прибыли благополучно. Примите нашу глубочайшую благодарность. С любовью, Кэрри»[856].

•••

Между тем в Вашингтоне начальник управления по делам Западной Европы Госдепартамента Моффат отметил резкий рост количества запросов американских туристов, интересующихся, безопасно ли еще посещать Германию. «Мы отвечаем им, – писал он, – что, невзирая на все сложности, до сих пор не пострадал ни один иностранец и мы не видим причин для беспокойства, если туристы будут заниматься своими делами и стараться не попадать в неприятные ситуации»[857].

Его мать не пострадала в прошедшей чистке. Как Моффат отмечал позже в дневнике, события тех дней она называла «захватывающими»[858]. Дом ее дочери, сестры Моффата, располагался недалеко от Тиргартена, как раз там, где «все было оцеплено солдатами, и приходилось делать порядочный крюк, чтобы выйти куда-то или вернуться домой». При этом мать Моффата вместе с дочерью и внучкой преспокойно отправились на машине с водителем в намеченное путешествие по Германии.

Внимание Госдепартамента было приковано главным образом к колоссальному долгу Германии американским кредиторам. Вообще, наблюдался странный контраст. В Германии – кровь, зверства, стрельба; в Вашингтоне в кабинетах Госдепартамента – белые рубашки, красные карандаши Халла и растущее разочарование в Додде, которому по-прежнему не удавалось отстаивать американские интересы в вопросах немецкого долга. В телеграмме, отправленной из Берлина 6 июля, в пятницу, Додд сообщал, что встречался с министром иностранных дел Нейратом. Обсуждали проблему облигаций, и Нейрат заверил посла: он сделает все возможное, чтобы гарантировать выплату процентов, но «это будет чрезвычайно трудно»[859]. Когда Додд спросил Нейрата, могут ли Соединенные Штаты рассчитывать хотя бы на такое же отношение Германии, как к другим иностранным кредиторам, министр «лишь выразил надежду, что это в принципе возможно».

И госсекретаря Халла, и старейшин «очень престижного клуба» телеграмма привела в ярость. Моффат писал в дневнике, что Додд «сам пишет, что почти не сопротивляется и позволяет Нейрату ничего не делать в создавшемся положении. Госсекретарь и без того знает, что посла мало заботят наши финансовые интересы, но эта телеграмма стала для него, если можно так выразиться, последней каплей»[860].

Разгневанный Халл велел Моффату написать Додду резкий ответ и призвать того «не только использовать имеющиеся возможности, но и создавать новые, чтобы убедить власти Германии в обоснованности наших претензий»[861].