В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Всю первую половину ноября госсекретарь Халл и другие высокопоставленные чиновники из Вашингтона, включая заместителя госсекретаря Филлипса, были заняты исключительно подготовкой предстоящего визита в страну Максима Литвинова, главы Народного комиссариата по иностранным делам[543]. Он приезжал, чтобы обсудить с Рузвельтом вопросы, касающиеся признания Соединенными Штатами Советского Союза. Изоляционисты были настроены против, но Рузвельт считал, что признание СССР дало бы Америке ряд важных стратегических преимуществ: оно позволило бы инвестировать в Россию и способствовало бы сдерживанию амбиций Японии в Азиатском регионе. Переговоры Рузвельта с Литвиновым, трудные и часто неприятные для обеих сторон, окончились официальным признанием Рузвельтом СССР. Это произошло 16 ноября 1933 г.

Неделю спустя Додду снова пришлось облачаться в визитку и цилиндр – ему предстоял первый официальный визит в советское посольство. Фотограф агентства Associated Press попросил его сфотографироваться рядом с советским коллегой. Последний дал согласие на снимок, но Додд упросил журналистов не снимать их: он опасался, что «некоторые реакционные газеты в Америке раздуют скандал вокруг самого факта его визита в посольство СССР и возобновят свои нападки на Рузвельта за то, что тот согласился признать Советский Союз»[544].

Глава 25 Тайная жизнь Бориса

Марте и Борису стало легче: теперь они могли не скрывать свои отношения. Впрочем, они сошлись во мнении, что осторожность все равно не помешает – начальники Бориса и родители Марты по-прежнему выказывали недовольство их связью. Несмотря на стремление Марты к тому, чтобы эта связь оставалась просто приятным, ни к чему не обязывающим приключением, роман становился все более серьезным. Марта продолжала встречаться с Арманом Бераром из французского посольства и, возможно, с Дильсом. Встречалась она и с новыми поклонниками (а может быть, и не только встречалась), чем вызывала сильнейшую ревность Бориса. Тот буквально засыпал ее записками, цветами, пластинками, постоянно названивал ей. «Я хотела любить его лишь чуть-чуть, – писала Марта в неопубликованных автобиографических заметках. – Я пыталась вести себя с ним так же непринужденно, как и с прочими друзьями. Я неделями заставляла себя оставаться к нему равнодушной. Но неделя проходила, и я начинала страдать от дурацкой ревности. Я то забывала его, то думала только о нем. Это было неразрешимое противоречие, огорчавшее и раздражавшее нас обоих»[545].

Марта по-прежнему стремилась видеть в нацистской революции только положительные моменты, но Борис не тешил себя иллюзиями относительно происходящего в Германии. К немалому недовольству Марты, в действиях нацистских вождей и других, самых разных, людей, посещавших американское посольство, он постоянно выискивал скрытые мотивы.

– Вечно ты видишь только плохое, – как-то раз сердито заметила Марта. – Ты должен постараться разглядеть хорошее и в Германии, и в наших гостях. Нельзя все время искать скрытые мотивы[546].

Она высказала предположение, что иногда он и сам скрывает мотивы своих поступков.

– Мне кажется, ты ревнуешь меня к Арману, – сказала она, – и вообще ко всем, кто приглашает меня куда-нибудь.

На следующий день она получила от Бориса пакет с тремя керамическими обезьянками[547] и открыткой, на которой было написано: «Не созерцай зла, не внемли злу, не изрекай зла». В конце Борис добавлял: «Я люблю тебя»[548].

Марту это позабавило. В ответ она послала Борису вырезанную из дерева фигурку монахини и записку с уверениями в том, что следует призыву обезьянок.

Но за всем этим грозно маячил вопрос: чем могут кончиться их отношения? «Мне просто невыносимо было думать о будущем – и с ним, и без него, – писала Марта. – Я любила свою семью и свою страну, я не хотела потерять их»[549].

Эта двойственность приводила к непониманию и причиняла боль влюбленным. Борис явно страдал.

«Марта! – писал он в одном послании, полном боли. – Мне так грустно, что я даже не нахожу слов, чтобы описать все, что случилось. Прости, если я причинил тебе зло, сделал что-то плохое. Я не собирался и не хотел так поступать. Я понимаю тебя, но не до конца, и не знаю, что мне делать и как быть.

Прощай, Марта, будь счастлива без меня и не думай обо мне плохо»[550].

Но они всегда снова сходились. Каждый разрыв лишь усиливал взаимное притяжение, хотя одновременно вызывал все новые недоразумения и вспышки гнева. Наконец однажды, в конце ноября, в середине воскресного дня, в их отношениях произошел перелом. Марта помнила все в мельчайших подробностях.

Погода стояла хмурая, небо было словно растушевано, как на рисунке углем[551]. Было холодно, хотя и не настолько, чтобы Борис поднял верх своего «форда». Они отправились в уютный ресторанчик, который оба любили. Заведение располагалось в бывшем сарае для лодок – строении на сваях на озере в районе Ванзе. Вдоль берега тянулся сосновый лес, источающий ароматы смолы и хвои.