В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине

Ресторанчик был почти пуст, но, как всегда, полон очарования. Деревянные столы были расставлены вокруг небольшой площадки для танцев. Когда не играл музыкальный автомат, было слышно, как вода бьется о сваи, словно целует их.

Марта заказала луковый суп, салат и пиво; Борис – водку, шашлык и селедку в сметане с луком. Потом он взял еще водки. Марта замечала, что Борис любит поесть, но не прибавляет в весе ни на фунт (ein Pfund).

После ланча они танцевали. Борис совершенствовался в этом искусстве, но по-прежнему считал, что танец и ходьба – действия взаимозаменяемые. В какой-то момент их тела сблизились и замерли, вспоминала Марта; она почувствовала, как от Бориса пышет жаром.

Борис резко отстранился. Он взял Марту за руку и вывел на деревянный настил, нависавший над водой. Марта взглянула на него и увидела, что выражение лица у него страдальческое: брови сведены, губы поджаты. Он выглядел очень взволнованным. Молодые люди стояли у перил, наблюдая за процессией проплывавших мимо белых лебедей.

Борис обернулся к Марте. Выражение его лица стало почти трагическим.

– Марта, – сказал он, – я люблю тебя.

Он признался, что любит ее с тех пор, как увидел впервые – на вечере в квартире Зигрид Шульц. Он привлек Марту к себе, плотно сжав ей локти. Его бесшабашная веселость исчезла.

Борис отступил на шаг и внимательно посмотрел на Марту.

– Не играй со мной, дорогая, – проговорил он. – Du hast viele Bewerber[552]. Не торопись с решением. Только не относись ко мне легкомысленно. Я этого не перенесу.

Марта отвела взгляд:

– Я люблю тебя, Борис. Ты это знаешь. И ты знаешь, что я стараюсь разлюбить тебя.

Борис отвернулся и стал смотреть на воду.

– Да, я знаю, – грустно отозвался он. – Мне тоже нелегко.

Но он не умел долго предаваться унынию. На лице у него снова вспыхнула знаменитая улыбка.

– Ведь теперь наши страны – официальные друзья, – заметил он, – а значит, нам станет легче, все будет возможно, правда?

Да, но…

Было еще одно препятствие. Борис кое-что скрывал от Марты. Она знала его тайну, но до сих пор не говорила ему об этом. Теперь же, глядя ему в лицо, она тихо проговорила:

– И потом, ты женат.

Борис снова отступил на шаг. Его лицо, раскрасневшееся от холода, заалело еще сильнее. Он подошел к перилам и облокотился на деревянную перекладину. Он был высок и строен, и грациозная поза очень шла ему. Какое-то время они молчали.

– Мне так жаль, – выдавил он наконец. – Я должен был тебе сказать. Я думал, ты знаешь. Прости меня.

Она ответила, что вначале не знала, но потом Арман и ее родители показали ей запись о Борисе в дипломатическом справочнике, выпускаемом министерством иностранных дел Германии. Рядом с именем Бориса стояло имя его жены с пометкой «abwesend» – «отсутствует».

– Она не «отсутствует», – сказал Борис. – Мы не живем вместе. Мы уже давно не счастливы вместе. В следующем дипломатическом справочнике эта графа будет пустой.

Борис также признался, что у него есть дочь, которую он обожает. По его словам, дочь была единственным, что связывало его с женой.

Марта заметила, что на глазах у него выступили слезы. Это и раньше случалось с ним в ее присутствии, и ей всегда казалось, что это очень трогательно, однако она чувствовала себя неловко. Плачущий мужчина – это было что-то новое для нее. В Америке мужчины не плакали – во всяком случае, в то время. До сих пор она видела слезы на глазах у мужчины лишь однажды, и это были глаза ее отца, – после смерти Вудро Вильсона, которого Додд считал близким другом. Марта увидит их еще раз – через несколько лет.

Они вернулись в ресторан, прошли к своему столику. Борис заказал еще водки. Казалось, он испытывает облегчение. Они потянулись друг к другу через столик, взялись за руки.

И Марта тоже кое в чем призналась.

– Ты женат, а я замужем, – сказала она.

Марта не ожидала такой бурной реакции. Упавшим, помрачневшим голосом Борис пробормотал:

– Марта, нет!

Он продолжал держать ее за руки, но на лице у него появилось выражение безнадежности и страдания.

– Почему же ты не сказала мне? – спросил он.

Она объяснила, что с самого начала скрывала свое замужество от всех, кроме родных, что ее муж – банкир из Нью-Йорка, что когда-то она испытывала к нему глубокое чувство, но теперь они официально разведены, осталось лишь выполнить кое-какие формальности.

Борис уронил голову на руки, пробормотал что-то по-русски. Она погладила его по волосам.

Он порывисто встал и снова вышел наружу. Марта осталась сидеть за столиком. Вскоре Борис вернулся.

– Ach[553], господи, – проговорил он и засмеялся, а потом поцеловал ее в макушку. – Ах, какая у нас вышла путаница. Замужняя женщина, муж банкир, дочь иностранного дипломата… Куда уж хуже. Ладно, мы с этим как-нибудь разберемся. Коммунисты привыкли совершать невозможное. Но ты должна мне помочь.