Марта старалась передать Уайлдеру ощущение зимнего города у нее за окнами, этого нового мира, в котором она очутилась. «Тут лежит глубокий мягкий снег. Днем Берлин окутан рыжеватым туманом, а вечером сияет стремительно убывающая луна. По ночам под моим окном скрипит гравий, видимо, за мной следит Дильс из прусской тайной полиции, сухощавый, с мрачным лицом, с чудесными губами. Камешки выдают его, хрустя под подошвами мягких башмаков. Он с такой гордостью носит свои глубокие шрамы, с какой я расхаживала бы в венке из эдельвейсов».
Марта писала о глубокой, всепоглощающей грусти: «Повсюду ощущается мир и покой, воздух холоден, небеса хрупки, листья наконец опали. Я хожу в пальто из пони, мех как муаровый шелк, а еще у меня есть муфта из ягненка, мои пальцы тонут в ее теплых глубинах. На мне жакет с серебряными блестками и тяжелые браслеты из роскошных кораллов. На шее – тройное ожерелье из лазурита и жемчуга. На лице у меня выражение мягкости и довольства, словно вуаль из золотистого лунного света. Но ни в одной другой моей жизни я не чувствовала себя такой одинокой».
Хотя Марта сильно преувеличивала, жалуясь на «лабиринты ненависти», Додд действительно начинал ощущать, что в Госдепартаменте против него затевается кампания, в которой участвуют богатые почитатели госдеповских традиций. Кроме того, он подозревал, что им помогают сотрудники его собственного аппарата (один или несколько человек), тайно поставляющие в Госдеп информацию о после и работе посольства. Додд становился все более подозрительным и скрытным. Послания деликатного свойства он теперь писал от руки, не доверяя штатным стенографисткам, которые, по его мнению, могли не сохранить в секрете содержание его писем.
Были у него и личные причины для беспокойства. Мессерсмит продолжал вести неофициальную переписку с заместителем госсекретаря Филлипсом. Вице-консул Реймонд Гейст, ближайший помощник Мессерсмита (как и многие американские дипломаты того времени, выпускник Гарварда), тоже внимательно наблюдал за работой Додда и посольства. Во время кратковременного пребывания в Вашингтоне у вице-консула состоялся долгий конфиденциальный разговор с Уилбуром Карром, руководителем консульской службы США. В ходе этой беседы Гейст передал Карру самые разные «разведданные», в том числе подробности бурных вечеринок, которые устраивали Марта и Билл; случалось, что сборища затягивались до пяти утра. «Однажды гости веселились так шумно»[586]
, ябедничал вице-консул, что в консульство поступила письменная жалоба. Гейст вызвал Билла к себе в кабинет и предупредил: «Если подобное повторится, мне придется сообщить о вашем поведении в Вашингтон». Гейст критиковал и стиль работы посла: «У него мягкие манеры, он не производит особого впечатления на окружающих, в то время как успешно вести дела с нацистским правительством может лишь человек, обладающий острыми умом и сильным характером, готовый вести себя с представителями власти по-диктаторски жестко и способный настоять на выполнении своих требований. Мистер Додд на это не способен».Прибытие в Берлин нового сотрудника, Джона Уайта (который должен был сменить Джорджа Гордона на посту советника посольства), видимо, лишь усилило подозрения Додда. Уайт, богатый любитель роскошных приемов, помимо всего прочего, был женат на сестре Джея Пьерпонта Моффата, руководителя управления по делам Западной Европы Госдепартамента. Зять и шурин поддерживали непринужденную переписку, называя друг друга соответственно Джек и Пьерпонт. Одно из первых писем, отправленных Уайтом из Берлина, начиналось фразой, которая вряд ли показалась бы Додду обнадеживающей: «Кажется, здесь есть запасная пишущая машинка, так что я смогу писать тебе без свидетелей»[587]
. А Моффат в одном из писем называл Додда «человеком со странностями, которому я затрудняюсь поставить диагноз»[588].Словно для того, чтобы усилить подозрительность Додда и его опасения в отношении подчиненных, примерно в то же время прибыл еще один новый сотрудник – Орме Уилсон, назначенный на пост секретаря посольства. Он был племянником Филлипса.
В