В самое сердце, или Девочка для Туманова (СИ)

С того дня в расписании моего странного родственника произошли глобальные перемены: меньше времени стало отводиться бизнесу и делам, кроме самых важных, зато прибавилось медицинских процедур. Решил заняться лечением основного заболевания. Ему вдруг захотелось жить, чего раньше не наблюдалось. Заявил, что не умрет, пока не увидит нашего с Машей ребенка.

Я лишь посмеялся — мы с моей крохой еще даже не помирились, а он о детях… Однако сама идея пришлась мне по душе — настраивала на романтический лад. Перед глазами так и стояла картина: рыжая маленькая малышка, наша дочь. Сердце сладко сжималось, едва представлял, что это может стать реальностью, а не просто мечтой.

Я обязательно должен добиться ее прощения!

И вот она появилась. Бросила мне лишь короткое «привет», и села рядом с Виталием Эдуардовичем. Я не удивился, честно говоря. Я просто смотрел на нее, любуясь, словно впервые видел. А может, так оно и было, если считать с того момента, как осознал, что она моя единственная. Женщина, с которой я хочу прожить до конца дней, с которой хочу создать настоящую семью, ведь у меня самого ее не было, от которой хочу детей, как минимум девочку и мальчика. Или даже пару девочек. Таких же рыженьких красоточек, как моя Машка.

Сижу и наслаждаюсь разливающимся теплом в груди. Не пытаюсь завести разговор, начать оправдываться. Просто разглядываю милое личико с веснушками, которых как будто стало чуть больше с того дня, когда мы были в месте. Вздёрнутый носик, сочные губы… Моя… она моя женщина! Никому не отдам…

Заметив повышенное внимание к себе, Маша бросила на меня осуждающий взгляд и снова отвернулась. Но ее щеки продолжали пылать, выдавая волнение.

Я даже не слушал, о чем они говорили. Чем больше смотрел, тем сильнее бухало внутри. Пульс участился от безумного желания сжать ее в руках и не выпускать пару дней. Целовать, обнимать, любить как никогда прежде. От этой, такой простой и понятной, потребности едва не задохнулся и с трудом перевел дыхание.

Как-то глупо сейчас при дядьке просить прощения… я реально теряюсь, не зная, как подступиться и с чего начать.

Упасть, что ли, на колени и просить прощения?

Меня опередили. В палату вошел санитар Анатолий, нанятый для помощи Евстигнееву, и сообщил, что Виталию Эдуардовичу пора на процедуры. Пересадил в каталку, но тот успел подмигнуть мне, мол, пользуйся возможностью. Похоже, специально вызвал Анатолия, чтобы оставить нас наедине.

— Я, наверное, пойду, — тихо пролепетала Маша, но в ответ тот попросил дождаться его.

— Мы недолго, Машенька, а мне нужно еще кое-что важное вам сказать.

Взял ее за руку и пожал. Моя добрая девочка не решилась отказать и послушно уселась обратно на стул, сложив ладошки на коленях, словно прилежная ученица в школе.

Дядька уехал, оставляя нас вдвоем. Я решился. Несмотря на перебинтованный торс, начал подниматься с кровати, чтоб подойти и рухнуть к ее ногам — ничего умнее придумать просто не смог. Никакие слова не загладят вину. Но так она хоть будет знать — я сожалею.

Делая вид, что в прекрасной форме, сполз с кровати. Живот больно резануло, когда напрягся — сегодня впервые, как назло, хотел обойтись без лекарств. Задержал дыхание, выпуская воздух. Тихо, чтоб Маша не слышала. Но увы, скрыть не получилось, и вот она уже подскочила со своего места и бросилась ко мне, хватая под руку и за талию с противоположной стороны от ранения.

— Давай по…могу… — сдулась, поняв, что действовала чисто рефлекторно. Сама, видимо, от себя не ожидала. Дернулась назад, но я уже крепко перехватил и удерживал, не смотря на слабость.

— Маша, — выдохнул, дурея от ее близости. Она замерла, словно скованная льдом снежная принцесса. — Сможешь ли простить меня?

— Ты о чем? — голос дрогнул, выдавая ее панику. Она совсем не так безразлична и спокойна, как пытается показать. Но мне все равно страшно услышать отказ. Вдруг я опомнился слишком поздно.

— Я идиот, ты же знаешь. Как мог решить, что ты сдала меня Медведю намеренно? Просто все так внезапно произошло. Нет, мне нет оправданий… ты права. Но если можешь, прости дурака… знаю, что обидел… особенно когда орал в трубку… просто боялся за тебя, за твой любопытный носик, который ты хотела засунуть в опасное дело. Не мог позволить, чтоб пострадал из-за меня. Понимаешь?

Она снова как-то резко дернулась, и меня самого пошатнуло. Отчего она опять подхватила.

— Тебе лучше вернуться в постель, — отвела глаза, но не отпустила.

— Не хочу, — я согнул левую ногу в колене и, не смотря на ее сопротивление, опустился рядом, слабея на ходу. Вот черт, даже не могу нормально извиниться. — Прости меня, малыш.

Обхватил руками ее бедра и прижался щекой к животику.

— Никит! Тебе нельзя так напрягаться! — Я отмахнулся, поднимая к ней лицо. Дуется ещё, хотя и волнуется. А руки безотчетно легли мне на голову, убирая волосы.

— Так ты простишь? Я люблю тебя, Маш. Выходи за меня.

— Ты! Туманов! Ты дурак! Тебе нельзя напрягаться! Швы же разойдутся.

Кусает губы, явно нервничая. Но не знаю, то ли от моего признания, то ли от волнения за мое здоровье.