В сердце леса

Через несколько дней Калуана подошел ко мне в Вас-конселосе и с таинственным видом отвел меня к самому краю росчисти. С важным видом он предложил мне отправиться вместе с ним и другим молодым аветийцем, Акуэте, у которого тоже было ружье, в двухдневное путешествие вверх по реке. Им хотелось добраться до того места, где стояла раньше аветийская деревня. В благодарность за приглашение я должен был достать соль, подвесной мотор и бензин. Я знал, что деревня эта была оставлена жителями всего лишь несколько лет назад, когда племя авети было разгромлено диким незамиренным племенем тхикао и Орландо предложил авети перейти жить к нему на росчисть около поста. Калуана просил меня держать все в тайне и взять с собой как можно больше патронов.

Наутро второго дня нашего путешествия, когда мы ели жесткую рыбу, зажаренную накануне вечером, я сцросил у Калуаны, неужели никто не наведывался в эту деревню, которая так долго служила аветийцам домом? Он описал мне деревню: «Туда нужно плыть в каноэ — сначала четыре дня по Кулуэни, потом три дня по Туатуари, а дальше идти пешком. Это красивое место, и я играл там, когда еще жива была моя мать».

Акуэте сказал, что аветийцы редко посещают свою деревню, но я заметил, как при этих словах Калуана, обгладывавший плоскую голову пирайи, резко вскинул голову. Он спросил, не знаю ли я старого Ватаку из племени ваура, что живет вместе с племенем мехи-наку. Я знал Ватаку. А известно ли мне, что Ватаку совершил долгое путешествие в поисках соли? Я ответил, что видел, как жена Ватаку и еще одна женщина выносили из каноэ соль, завернутую в банановые листья. А знаю ли я, что Ватаку видел в аветийской деревне дым?

Это было для меня новостью, и я спросил, кто мог жечь в деревне костер.

— Тхикао, — медленно и очень тихо ответил Калуана.

У меня возникло неприятное подозрение.

— Калуана, зачем ты просил меня взять столько патронов?

Он стал сосредоточенно обгладывать рыбу.

— Орландо рассердится, если мы будем стрелять в тхикао, — объяснил он, — но если мы постреляем у них над головой, чтобы немного напугать их… — Калуана сделал паузу, чтобы я понял его мысль. — После этого мы, быть может, могли бы убить оленя. Орландо любит-оленей.

Задуманный налет на тхикао был внезапно отставлен, и впоследствии Орландо высказал предположение, что со стороны аветийцев это была всего лишь шутка. Возможно, он был прав.

На обратном пути я спросил Калуану, зачем тхикао пришли убивать авети и почему они стреляли в спину вождю племени мехинаку — когда он двигался, все могли видеть его шрам.

— Как и мы с тобой, — последовал ответ, — тхикао любят охотиться, путешествовать и совершать в лесу налеты.

И снова я почувствовал, что, может быть, в этом и таится разгадка индейской натуры. Деревни у авети больше не было, все их племя жило в одной хижине на росчисти у караиба. Они больше не плясали после полудня, двигаясь от одной хижины к другой, мужчины больше не раскрашивались и не боролись.

— Акуэте, почему вы больше не пляшете и не боретесь?

— Все умерли, Адриано.

— Акуэте, а почему у вас больше нет вождя?

— Отец Калуаны у нас вроде вождя. А Калуана тоже малый вождь. (Очевидно, это следовало толковать в том смысле, что «королевская» ветвь вымерла, и для немногих оставшихся было достаточно нескольких влиятельных людей.)

Племя, как видно, было обречено на вымирание, и Калуана, возможно, был последним в роду.

— Калуана, а ты не хочешь жениться?

— Хочу. Но только немножко. И не сейчас.

За эти недели я почувствовал, что в его безграничной преданности суровым идеалам воина было какое-то благородство, безотчетное презрение к судьбе. Другие индейцы, отвечая на вызов цивилизации, стремились получить ее продукты и работали на караиба. Не таков был Калуана. Он принял мачете и ружье, которые помогали ему в охоте, но идеалы его остались прежними. Большинство индейцев довольствовались рыбой, которую легко было поймать при помощи лески и крючка. Калуана же охотился день напролет, не давая себе ни секунды передышки даже для того, чтобы напиться. Подобно Дон Кихоту, он отвечал на вызов современности приверженностью идеалам прошлого. Других побуждений, если таковые у него и были, он не сознавал, но я чувствовал, что когда четверо стариков, облаченных в наряд из тростника, плясали под звуки песен и удары шек-шека[23], чтобы их умершие соплеменники, которые живут под водой, вновь появились среди них, Калуане хотелось услышать примерно такой разговор дорогих для него покойников:

— Видишь, вон там ягуар? Видишь Калуану?

— Да, вижу. Я вижу ягуара по имени Калуана. Кто он?

— Он воин авети, какими были и мы.

И если Калуана был Дон Кихотом, ему нужен был Санчо Панса, хотя в данном случае Дон Кихот был ягуар, а Санчо Панса — козел. Его соплеменников трудно, было вытащить лишний раз на охоту, но вот появился караиба, который не болтал без умолку о достоинствах караиба, а восхищался доблестью аветийца. Он был готов в качестве вьючного животного носить «пушку» и делать то, что ему говорят — то есть вести себя так, как полагается вести себя в лесу аветийцам.