В шаге

– Это не наше дело, – обронил он. – Возможно, она ещё в чьём-то списке? А что фотомодель и часто бывает на раутах… это самое то для силовиков. Второй чип, который готовили для вас как запасной, внедрите ей, она прибудет по первому же слову. Думаю, и она будет счастлива…

– Да ну, – сказал я, сильно усомнившись, – это тяжёлая для психики штука.

Он улыбнулся.

– Но с вами же всё в порядке? Не собираетесь ещё покончить жизнь самоубийством? Или уйти в буддизм?.. А женщины в этом покрепче нас. Успеха!

Экран погас, я некоторое время сидел, слегка отяжелев, потом вызвал к себе Фауста и Анатолия, пересказал, у обоих вытянулись лица. Похоже, у них тоже ощущение, что мы в открытом поле, а нас настигла тяжёлая грозовая туча с молниями и градом.

– И что будете делать? – спросил Фауст.

– Всё будем, – уточнил я, – что решили. Это так, мелочь, вживим чип и забудем. У нас есть кое-что и выше правоты. И это на нашей стороне.

За ночь словно стены института пропитались чем-то возбуждающим, все двигаются быстрее, говорят коротко и тут же убегают, голоса звучат нервно и взвинченно.

Сегодня пробуем на Коте Баюне прототип нейролинка четвёртого поколения, а это риск, впервые пытаемся проникнуть в настолько слабо изученные области мозга, что без пафоса можно называть прорывным вторжением в неведомое.

Вообще-то изучен слабо весь мозг, как бы ни трубили о победном шествии науки. Правда, чуть ли не каждый день открываем что-то новое, но сегодняшняя биология, как Колумбы и Магелланы, страстно прёт в незнаемое, врождённая черта человека идти на риск в неистовой надежде узреть впереди сказочные возможности.

Фауст, Фраерман и Анатолий ещё вчера готовили аппаратуру, сегодня с утра пришли пораньше проверить. В отличие от нейролинка второго и третьего уровней, электроды нужно поместить в другую область неокортекса и загнать глубже. Даже у Влатиса руки трясутся, вымученно улыбается белыми губами, но в глазах страх, хотя у него это ещё с того дня, когда шла обкатка нейролинка первого поколения на мышках, которых закупили по этому случаю.

Кота доставили ещё вчера вечером, ночь провёл под нашим наблюдением, ещё раз сделали все анализы.

Фауст мрачнеет и поглядывает на меня исподлобья, Кот Баюн плох, но всё же, если операция пройдёт успешно, у него шанс с первого же дня обратить нейродегенерацию вспять и вернуть контроль над телом.

Других вариантов у современной медицины нет, так что у нас только этот шанс. Сегодня и сейчас.

Влатис подошёл неслышно, голос его упал до шёпота:

– А каким был толстым и весёлым!.. Это что же, я так давно его не видел?

– Есть шанс потолстеть снова, – ответил я как можно бодрее, – так что ничего не упусти.

Но сердце заныло, предчувствие ненаучная штука, но часто угадывает точно, а сейчас начало нашёптывать, что такого шанса уже нет, ничего не получится, всё рухнет, слишком поторопились, нужно бы на мышках, свиньях, приматах, гуманитариях…

Получится, сказал я зло. А вот заставим. Всё должно идти, как человек изволит и велит.

Первый нейролинк внедрялся в мозг, как у нас говорят, с помощью молотка и зубила, но уже со второго начали избавляться от проводов, потом вообще привыкли к закреплённому за ухом устройству для беспроводного считывания.

Третье поколение нейролинка должно, кроме коры, считывать показания средней доли мозга, сигналы обещают быть достаточно чёткими для интерпретации, третье апгрейденное, что будет завершающим, позволит наконец-то настоящее «чтение мыслей», как говорят в народе, без всяких преград и помех.

Остались считаные минуты до начала, все отделы гудят, сотрудники передвигаются на цыпочках и говорят тревожным шёпотом, я сам на взводе, спросил тихонько Фауста:

– Как Баюн?

– Плох, – ответил он сумрачно. – Хреновая у нас медицина, даже отсрочить не может. Шеф, если не успеем…

– Надо, – сказал я, – время прижало вилами к стене.

Сердце стучит часто, даже не стучит, а колотится, словно в панике собирается выбраться, даже температура тела, как чувствую, поднялась на пару делений.

Дальше по коридору так живо переговариваются Анатолий и Фауст, что выглядят сцепившимися в драке, причём Фауст стоит как вмороженный в лёд, Анатолий размахивает руками и чуть ли не подпрыгивает, как танцор на льду.

Я никого не назначал ещё своими заместителями, но эти двое как-то сами выдвинулись, что коллектив принял как естественное явление, самые энергичные и должны брать на себя добавочную ответственность за организационность.

В коллективе научных сотрудников работать лучше всего, понимают и оценивают трезво как себя, так и коллег, нет тех склок и подковёрной борьбы за места, как было бы среди гуманитариев.

Только сами Фауст и Анатолий как огонь и лёд, но если Фауст ворчит, что наука и техника развиваются слишком быстро, человеческая мораль не успевает подстраиваться, а это несёт опасности, то Анатолий сердится, что в хайтеке вообще застой, ничто не сдвигается с места, а что сдвигается, то по-черепашьи, стыдно даже, ну что за люди!