В шесть вечера в Астории

— Ничего. Я бы сказал, сейчас у нее относительно спокойный период. Представьте, она даже хочет, чтоб я принял эту командировку во Францию. Сначала — ни за что на свете, а теперь… Одним словом, женщин не поймешь.

— Главное — пусть не злоупотребляет люминалом. Максимум три таблетки в день, а лучше ни одной.

Затем все перешли в противоположный угол, где уже стояли четыре стула с четырьмя пюпитрами для нот. У Пирка душа в пятки ушла.

— Еще фаз предупреждаю — это недоразумение! — Он вынул из футляра скрипку, мысленно проклиная Крчму и самого себя: и чего, дурак, дал себя уговорить!

— Ну, ну, не так все страшно, — подбодрил его доктор Штурса. — Это что у вас, французская, «бернарделька»? — он внимательно осмотрел Пиркову скрипочку.

— Да нет, скорее «стейскалка». По имени скрипичного мастера из Седлчан — мой батя с ним знаком.

Уселись, раскрыли ноты с квартетом «g-moll» Гайдна. Первая скрипка — Штурса — задал тон, все стали настраивать инструменты.

— Сегодня у нас будет слушатель — профессор Мерварт. Он попозже придет, — заявил Крчма.

— Этого еще не хватало… — буркнул Пирк.

— А ты не бойся. — Крчма устанавливал ножку своей виолончели в незаметное углубление в паркете, куда он всегда упирал свой инструмент. — Если кому и надо его бояться, так это мне. А глянь-ка — боюсь я? Не боюсь!

— Вы привыкли к нотам? — поинтересовался для верности Штурса, кинув озабоченный взгляд на Пиркову могучую лапу.

— Читать умею.

— О, я не в том смысле, — поспешил как бы извиниться хозяин дома. — Просто некоторые музыканты предпочитают играть по памяти.

Крчма поджал губы — видно было, что о хозяине он думает свое.

— Ну что ж, друзья, начнем, пожалуй!

Ладно, покажу же я тебе, коли ты такой! — И Пирк свирепо глянул исподлобья на «пана доктора».

А тот обвел всех сосредоточенным взглядом — так оглядывал свой оркестр Тосканини — и движением всего тела задал первый такт. Но через некоторое время он постучал смычком по пюпитру, прерывая музыку:

— Еще раз сначала, ладно?

— Чуточку более sordino[58], — перегнувшись к Пирку, тихо проговорил своим прокуренным басом Плефка, — а то я плохо слышу, что сам играю.

— Павел привык играть соло, — объяснил Крчма.

— Можно ли ожидать, что мы сыграемся с ходу? Но все пойдет на лад: courage, jeune homme[59].— И Штурса улыбнулся Пирку.

А ты и не подозреваешь, что этот самый jeune homme с удовольствием стукнул бы тебя!

Играли четвертую фразу, когда раздался звонок. Музыканты все же доиграли пассаж, тем временем хозяйка дома ввела Мерварта.

— Ради бога не прерывайтесь, мне так неловко — я помешал… буду сидеть тихо, как мышка!

Мерварт опустился поодаль в кресло, пани Штурсова вышла приготовить для него кофе.

Когда закончили, Штурса представил Мерварту Крчму и Пирка; с Плефкой профессор оказался знаком — видимо, был здесь не в первый раз.

— Так, это была генеральная репетиция, а теперь повторим все уже на публике! — решил первая скрипка Штурса,

— Мы тренируемся перед выступлением в Рудольфинуме на «Пражской весне». Только придется нам купить для Йозефа новые штаны. — Крчма постукал смычком по колену Плефки. — В таких замызганных его на сцену не пустят!

— Крамбамбули! — буркнул Плефка. — Все учителишки на один лад…

Заиграли сначала. Пирк уже освободился от скованности, играл с воодушевлением, во время andante cantabile[60] даже так широко размахнулся, что задел локтем Штурсу, тот слегка отодвинулся.

Отзвучали последние тоны — из угла, где сидели зрители, зааплодировали две пары рук:

— Превосходно!

— При том, что пан Пирк играет с нами впервые, — обратился к жене доктор Штурса, — не правда ли, мы катили в темпе?

— Прямо как паровоз, — вставил Пирк.

— А что скажете о его игре вы, пан профессор, как непревзойденный слушатель? — спросил Крчма у Мерварта, в то время как Пирк, поспешно и шумно укладывая свою скрипку в футляр, думал про себя: когда же оно кончится, это радостное умиление, словно над младенцем, у которого прорезался первый зубик!

— Не знаю, имею ли я право высказывать свое суждение, когда сам я всего лишь сквернейший музыкант. — Мерварт закурил сигарку. — Но если вы настаиваете, то в игре пана Пирка я улавливаю тяготение к фольклорной интерпретации в лучшем смысле этого слова.

На столике появились коньяк и водка; сделали перерыв, после которого квартет сыграл еще что-то из Генделя.

— Рад, что мне представился случай познакомиться с вами, — расслышал Пирк слова Крчмы, обращенные к Мерварту, когда оба ненадолго оказались как бы наедине. — В вашем институте работают сразу два бывших моих ученика — Навара и Герольд.

Уже только один,

— Как это?

— Пан Герольд ушел от нас.

— Его заставили? — удивился Крчма. — Это в связи с тем несчастьем?

— Он ушел по собственному желанию.

— А Мариан Навара?

Мерварт вздохнул, отвел Крчму в сторону, оба уселись на музыкантских стульях, будто собрались играть дуэтом, но и на этом расстоянии Пирк слышал их разговор.