В шестнадцать мальчишеских лет

— Как не пойдешь? — удивился Егор Силантьевич. — Я же тебе толкую, одежонку надо, да и закусить тоже!.. Ты что это? — Он недоумевающе смотрел на сына, и потрескавшиеся, обветренные губы вздрагивали от волнения и обиды.

— Не пойду! — с сердцем повторил Иванцов и отступил на шаг. Когда снова заговорил, голос звучал отчужденно, жестко. — И одежды от меня не жди, и денег не дам!.. Так вот ты, значит, как пришел? Вот что для меня припас? Хороша радость! Сам, точно волк бешеный, по лесам скачешь, и мне такую же участь приготовил?.. Дураков нет, батя!

— Постой, постой! — отступил старик. — Ты как же со мной разговариваешь, стервец! Ты что грубишь! Я вот возьму палку потолще!.. Ты как язык-то свой поворачиваешь… Родному отцу!..

— Ну, тогда вот что, батя! — холодно перебил Дмитрий. — Придется уж вам меня послушать! Вы хотели лбом каменную стенку развалить. Но, однако, лоб разбили, а стенка еще крепче стоит. Меня ваш пример не прельщает. Слава богу, образованный! Не зря без отца-матери вырос!.. Я вас в гости не звал, вы и без того мою жизнь достаточно искалечили! Меня еще в деревне иначе, как кулацким отродьем, не называли! Ничего. Выдюжил. Встал на ноги. Теперь вы что же хотите? Все побоку? Вместе с вами на одну веревочку? Не бывать этому! Доносить не пойду, смысла мне в этом нет. Скажите и за то спасибо. А теперь ступайте своей дорогой! Счастливого пути! — И юноша отвернулся.

— Постой! — бросился к нему отец. — Митька, что же это?.. Да ты ли такие слова произносишь? Может, я обознался? Злого врага за своего сына принял? Не совестно тебе больного, голодного старика в шею гнать? Митька, сынок! О тебе ведь я плакал там, на далекой Воркуте! А как там мой парень растет, думал я, как учится, что ест, где спит? Спешил к тебе, хотел к сердцу прижать, приголубить, взгляни, на последнюю десятку чего купил в подарок! — Он лихорадочно полез в карман, торопливо развернул грязный платок. При свете луны неярко блеснула полированная крышка дешевенького портсигара. — На вот, возьми! — совал портсигар Егор Силантьевич. — Ведь куришь, наверно?.. Ну, пошутили, погорячились и хватит! Один ты остался! Все меня ловят, как бешеную собаку… Не с кем слова сказать… Митенька!

Иванцов со странным чувством смотрел на плакавшего перед ним старого, оборванного человека. Да, Егор Силантьевич по-настоящему плакал. Крупные слезы скатывались по седой бороде. Не выдержали нервы многодневного напряжения. Глядел на него Дмитрий и не верилось ему, что это и есть родной отец, о котором в детстве немало было пролито слез… Нет! Этот старик олицетворяет собой что-то бесконечно чужое, далекое, грозное!.. От его объятий Дмитрий чувствовал в спине холодок. Ему ничуть не было жаль отца. Слова, горячо произносимые Егором Силантьевичем, его не трогали. Он томился, желая лишь одного — чтобы эта сцена поскорей кончилась.

— Молчишь? — спросил Егор Силантьевич и, наклонив голову, заглянул в глаза сыну. — Да я вижу, ты не заговоришь! Не из таких! Выходит, зря я перед тобой бисер рассыпаю! И здесь, стало быть, жизнь надо мной посмеялась! Ну, что ж. Ладно! Ухожу я, сынок… А ты будь счастлив, если сможешь! Только слышишь? Принеси поесть и денег. Ничего больше не требую! Но это ты обязан! За то, что родил я тебя, в люльке ночами качал. Когда болел, на руках таскал! За пряники и леденцы, что привозил для тебя из города, помнишь? Али забыл?.. За все обязан передо мной! Зверь ты бесчувственный! Не позволишь же ты родному отцу помереть голодной смертью!..

— Не могу! — раздраженно прервал Дмитрий. — Узнают, что я вам помогал, прощай институт! Еще арестуют! И эти ваши мысли насчет Шумова выбросьте из головы! Я не о нем забочусь! Мне на него наплевать. И не о вас. Вы-то, видать, так ничему и не научились! Но если скандал будет, обратно же мне не сдобровать! Так что по-хорошему предупреждаю. Уходите нынче ж ночью.

— По-хорошему? — осклабившись, переспросил Егор Силантьевич. — А если не послушаюсь, тогда что? По-плохому?

— Тогда по-плохому! — прошипел Иванцов. — Запомните, батя, если еще увижу вас в Любимове, клянусь, схожу куда следует и донесу!..

— Эх, Митька, Митька! — покачал головой отец. — Будь ты проклят. Не видать тебе счастья в жизни!

Он долго стоял, сгорбившись, втянув голову в плечи. Не шевелился и Дмитрий. Наконец Егор Силантьевич вздохнул и, не прощаясь, не взглянув даже на сына, медленно побрел прочь. Его ноги тяжело шаркали по булыжнику. Он стал как будто меньше ростом. Иванцов смотрел вслед до тех пор, пока отец не скрылся за углом. Потом вздохнул, точно сбрасывая тяжесть, огляделся и быстро зашагал домой.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА