В синих квадратах моря(Повесть)

У Серебрякова дернулось веко. Сейчас разойдется… Но капитан 2 ранга вовсе не вспылил. Он сел и дружелюбно сказал:

— Ты не прав, Федор Васильевич. Я вовсе не против того, что отпустил Зубравина. Другое тут. Уходя, Зубравин не подсказал Грачеву, что и как сделать в походе. Помнишь, неделю мы бороздили море? Связь с лодками держали устойчиво. Мичман три вахты открыл на одной волне! А лейтенант сделать такое не догадался.

Леденев не стал возражать — Серебряков прав. Но Грачев — командир боевой части и должен нести ответственность, и ему непонятно, зачем выгораживать лейтенанта. Просчет налицо.

— Я бы его наказал, — заключил Леденев.

— Наказывать не буду, — отрезал Серебряков и чуть было не ругнулся. Это не было его капризом. Просто капитан 2 ранга не имел привычки с ходу разбрасывать взыскания. С одной стороны, он считал вредным опекать младших командиров: ведь они облечены немалой властью, а с другой — горячка — плохой советчик. Крылов допустил нарушение на вахте, и то Серебряков не сам наказал матроса, а велел это сделать Грачеву. Леденев придерживался иного правила — командиру права на то и даны, чтобы полностью ими распоряжаться. В сущности оба — Леденев и Серебряков — делали одно и то же дело на корабле, но стиль в их работе по воспитанию людей проявлялся по-разному. Они сидели молча, думая каждый о своем. Потом замполит сказал:

— По головке гладишь лейтенанта. Что подумают другие офицеры? Знаю, дорог тебе Грачев, впрочем, он так же дорог и мне, но истина… Потачки портят человека.

К тому же лейтенант с гонором. Старпом отчитал Симакова за то, что изоляторы антенн потускнели от соленой воды, так он стал петушиться: мол, в море были.

— Да? — искренне удивился Серебряков. — А старпом мне почему-то не доложил. Тоже потакает Грачеву.

Леденев заерзал на месте. А Серебряков продолжал развивать свой тезис: у Грачева промашка из-за неопытности. Будь Зубравин в море, он бы непременно ткнул Грачева носом в ошибку.

— А ткнуть надо, ой как надо, — вставил Леденев.

Серебряков не без огорчения сказал, что и сам заприметил в характере лейтенанта гонор. Но взысканиями его не вышибешь. Леденев сам же говорил, что люди не механизмы. У каждого свое. Вот Коржов повздорил с женой. Стоило побеседовать с боцманом, дать совет, и дело уладилось. А с Грачевым спешить не следует. Он всего лишь один раз вышел в море.

— Я, Федор Васильевич, не стану гладить его по головке. Ты знаешь, тут у меня рука твердая.

Леденев встал:

— Ладно. А теперь мне пора в политотдел.

«Ершистый лейтенант, с ним надо построже, и тут замполит прав», — подумал Серебряков, когда Леденев ушел.

В бухте посветлело. Ветер, разогнав облака, прилег у скал отдохнуть. Над вершинами их дымил туман. Море, мглистое и стылое, белело барашками. Чередою катились сизые волны. Но вот выглянуло солнце, и вода засверкала, как ртуть, разлитая в огромной чаше. Виктор Русяев даже сощурил глаза. Он курил на палубе и все думал о Крылове. Опоздал с берега, плохо нес вахту. Распоясался парень, поприжать надо. Не о нем ли станет спрашивать лейтенант?.. Русяев шагнул к трапу.

Грачев сидел за столом и что-то писал. Отложив в сторону бумаги, он кивнул старшине на стул.

— Поговорил! о Крылове, — сказал лейтенант. — Крепко он нас подвел. Я слышал, что он ваш друг?

— Земляки. Вместе призывались, — угрюмо отозвался Русяев.

Виктор ожидал, что лейтенант станет распекать его за упущения по службе, а то и скажет, что такой комсомольский вожак, как он, ему вовсе и не нужен. Он чувствовал себя так, словно его избили на людях. Но Грачев неожиданно стал рассказывать ему о себе. Вот пришел он, молодой лейтенант, на боевой корабль. Все здесь ново, все влечет, и море не страшит, хоть стылое оно и шумное. Он давно думал о Севере, где есть ледяные ночи с голубыми сполохами северного сияния, где летом круглые сутки светит солнце, и все-таки цветы не растут (ведь кругом базальт, а не земля!), и по утрам не слышно трелей соловья. Все это понятно, как дважды два четыре. А вот люди, люди для Грачева стали загадкой. Не все, а те, что рядом с ним. Тот же Крылов. Опоздал с берега, нарушение налицо, взыскание можно объявлять. Но, с другой стороны, Крылов просто молодец — на катере добрался на эсминец. Потому-то лейтенант и не наказал матроса. А как отнесся к этому Крылов? На вахте прошляпил телеграмму. В чем тут дело, возможно, Русяев знает?

— Я прошу вас, Виктор, говорить начистоту.

Русяев смутился, но тотчас оправился.

— Полюбил Игорь. Замужняя она. Танюшка…

В каюте воцарилась напряженная тишина. Грачев дотянулся к столу, взял папиросу, но тут же смял ее и бросил в пепельницу.

— Ну и что теперь? — Он пристально смотрел на старшину.

Русяев пожал плечами. Он и сам не знает — что теперь. Раньше Крылов был спокойным, не горел, как порох, грубости не замечалось. А сейчас ходит злой. И на лейтенанта обиделся.

— Почему? — насторожился Грачев.

— Помните, из каюты выгнали? В тот вечер у него были слезы на глазах.