В синих квадратах моря

…В районный центр Степан приехал утром. Машина остановилась на развилке дороги. Шофер — лобастый мужик с косым шрамом на смуглом лице — вылез из кабины.

— Тут, браток, рядом, — сказал он.. — Вишь, вон чернеет старый дуб? К нему и поспешай. Там и есть Зеленый Дол. От речки в сторону на версту. Быстринка-то глубокая, родники враз тело остудят, ты уж через мостик.

Ну, а что до горя твоего, поверь, вот тут, на сердце легло. Да, война… — он взялся за козырек своей промасленной кепки, вздохнул. — Жизня, она, что волосок: раз — и порвалась. У меня вот щеку вспороло… В пехоте был… Приехал домой — и мать родная не узнала. Загубили, говорит, Вася, твою красоту.

„Не беда, лишь бы счастье в жизни было“, — подумал Степан.

— А мне красота зачем? — продолжал шофер, словно угадав его мысли. — Женился. Семья добрая у меня, а большей радости и не желаю. Дочка на третьем курсе института. Ученая будет. А ты, браток, семейный?

— Семейный, — нехотя ответил Степан.

— Рейс у меня строгий, а то бы отвез в хутор, — влезая в кабину, сказал шофер.

Солнце всходило где-то у лесопосадки. Его лучи золотили пшеничное поле. Пели жаворонки. Степь была напоена утренней росой, но Степан знал — еще час-другой, и солнце будет палить нещадно. Тогда степь покажется вымершей.

„Семья добрая у меня, а большей радости и не желаю“, — звенело в ушах.

Степану стало грустно, и с новой силой вспыхнула в нем надежда. Может, найдет он свою Ксюшу? „Без тебя, Степан, и жизнь не мила. Буду ждать“, — сказала она на прощанье. С тех пор минуло много лет. Уже окопы заросли, и раны у людей зарубцевались…

Хутор раскинулся в низине. Беленькие домики утопали в садах и виноградниках. А тогда, в сорок третьем, здесь горела земля. До боли Степану все тут знакомо и в то же время ново. Вот старый дуб, что стоит у моста через реку. Он почти не изменился, разве что затянуло корой следы от осколков на его стволе да ветви молодые появились. Водокачка та самая…

„Вытащили меня хлопцы раненого, а то бы на этом дне речном…“

У водокачки он остановился. У труб, по колено в воде, возился парень. Степан присел на бугорок, закурил, поглядел на парня. Года двадцать три ему. He то, чтобы красивый, но видный. Смолистый чуб колечками, спадающий на лоб, смуглое от загара лицо.

— Кузьма Егорыч, теперь пошла? — крикнул парень деду, стоящему у мотора.

„Насос не берет воду“, — подумал Степан.

— Хрен она пойдет, — отозвался дед, подходя к парню. Он тоже был в сапогах, в кепке. — Совсем я замучился. Никудышный мотор. Доколе так будет, агроном?

— Скоро получим новый, — сказал парень.

Дед ухмыльнулся:

— Брешешь! Вот ты скажи, Игорь, почему моя Зойка сразу двоих телят принесла? Ну, скажи? По-научному поясни.

У ног парня забулькала вода. Мотор запыхтел и тут же стих.

— Не берет, Кузьма Егорыч. Жди, я пришлю Гришку Сердюка.

Дед махнул рукой.

— Механик твой здесь опять чарку тянет. Тунеядец он, твой механик, — дед задрал голову и увидел Степана. — Игорь, гляди, видать, к тебе гость!

Парень вылез на сушу, вытер о траву грязные сапоги.

— Доброе утро. Вы ко мне?

Степан улыбнулся:

— Речкой любуюсь… Так что ж, агроном, мотор не тянет, а механик прохлаждается?

Игорь вздохнул:

— Гнать его надо из колхоза, да жаль. Отец в бою погиб, до войны тут водокачкой заведовал. Мать давно умерла. Женили его, а он все равно пьет. Как вот с таким ладить?

Степан усмехнулся:

— Жалеешь? Одного уважил, а сотни страдают? Память о погибших — это по-нашему, по-сердечному, а только, будь жив его отец, наверное, не простил бы он сынку такого срама. — Степан встал: — Ну-ка, пойдем к мотору, я ведь тоже механик.

Вскоре мотор запыхтел, выбрасывая клубы дыма. Дед заулыбался, поглаживая седую бороду:

— Небось, ученый?

— Кумекаю, — сказал Степан, пучком травы вытирая руки.

— Ентот Гришка, механик — лодырь и пьянчужка. Ксюша, ват его, агронома мать, так Гришку стыдила, так стыдила, а ему — хоть кол на голове теши. Тебя бы к нам, ась?

У Степана кольнуло в груди: „Ксюша… Не она ли?

И парень-то такой же глазастый…“ Сдерживаясь, он спросил:

— А что агроном скажет?

Парень улыбнулся:

— Зарадуюсь. Вот только с жильем у нас туго. Правда, — у меня можно пожить. Хата свод, три комнаты, а нас двое — я да мама.

— Батя где? — спросил Степан.

Лицо парня потемнело.

— Нет бати. Война… — Игорь нахлобучил кепку. — Ну что, пойдете к нам механиком?

— Подумать надо.

Агроном попрощался и отправился в соседнюю бригаду. Степан задумчиво глядел ему вслед.

— А куда девался беленький домик, что стоял рядом с дубом? — спросил он.

— Агроном снес, домик-то ветхий был.

„Она, Ксюша!“ — убедился Степан. Он на миг закрыл глаза и увидел…

Вдоль речки цепочкой изгибались окопы. Степан устало водок на новую позицию пулемет. То там, то здесь падали бойцы. Рядом рвались снаряды, поднимая вверх пласты черной жирной земли. Припав к „максиму“, Степан остервенело давил на гашетки. Кто-то толкнул его в спину. Он оглянулся: ротный. Все лицо в копоти, только глаза блестят.

— Степа, давай „максима“ на мост, там фрицы засели.

Там, на мосту, совсем рядом взметнулось пламя.

Взрывной волной Степана отбросило в реку…