В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года

Должен констатировать, что отношение ко мне моих новых коллег было довольно доброжелательным, по крайней мере, внешне; но, за исключением небольшой группы врачей, составивших как бы союз для взаимного поддержания друг друга, отношения между врачами вообще были большей частью враждебные. Недоразумение между двумя старыми врачами Л. и Гр. закончилось даже дракой. Когда я приехал в Кишинёв, по городу ходили рассказы о пикантных конфликтах, бывших незадолго до того между врачами, героем которых был некий Кан., знающий врач, но зловредный товарищ. Этого Кан. пригласили к ребёнку, страдавшему летним детским поносом. Он осмотрел ребёнка, посмотрел на рецепт, прописанный до него д-ром Б., и, ничего не говоря, попросил мать ребёнка, чтобы ему дали бумагу и перо. «Дай доктору бумагу, перо и чернила», – крикнула мать больного. «Чернил не надо», – заметил Кан. Все переглянулись, и всё же были поданы все принадлежности для писания. Но доктор взял кусок бумаги и, обмакнув перо в бутылочку с лекарством, написал рецепт. Дело в том, что Б. прописал ребенку лекарство, куда входило полуторахлористое железо и танин. Оба эти средства отдельно рекомендуются при поносе, но при смешении их получаются чернила. Можно себе представить, какой эффект произвело в публике известие, что д-р Б. вместо лекарства прописал бутылочку чернил. Тот же Кан. сыграл с другим врачом В. ещё более коварную шутку. На Старом базаре, который тогда именовался Майдан55, с одной торговкой стало дурно, и она отошла в сторону, и её вырвало. Случайно рвотные массы попали в мышиное гнездо, и мышенята, которым, видимо, эти едкие массы не понравились, повыползали из норы. Торговка и прибежавшая к ней на помощь товарка решили, что это она вырвала мышенят. Собралась толпа. В это время проезжал молодой доктор В., который подъехал к толпе. Он тоже поверил, что мышенят вырвала больная. И вот часть рвотных масс и несколько мышенят собрали в горшок, и доктор повёз своё открытие во врачебное отделение Губернского правления. Врачебный инспектор фамильярно сказал молодому коллеге: «Ну что ты, дурень, болтаешь, разве можно, чтобы в желудке живого человека жили мыши; убери эту дрянь». В. немного опешил. Но тут подвернулся Кан. и убедил В., что он сделал великое открытие, которое может обессмертить его имя, что неодобрительное отношение инспектора объясняется или его невежеством, или завистью, и уговорил В. представить свою находку во Врачебное Отделение при рапорте. На сей раз инспектор решил использовать этот случай и затеял дело. По закону врачебный инспектор, заметив явное невежество со стороны врача, имеет право лишить его практики и заставить вторично держать экзамен. И немало хлопот и денег стоило бедному В., чтобы затушить это дело. В. должен был оставить Кишинёв, так как этот комический эпизод сделался достоянием не только врачей, но и публики, и уехал в Петербург, где, впрочем, сделал блестящую карьеру.

Постепенно ко мне стали являться пациенты, что доставляло мне большое нравственное удовлетворение, не из-за грошового, в буквальном смысле этого слова, гонорара, а потому, что эти больные давали мне возможность проверять свои силы, свои знания, приносить пользу. Но затем последовало разочарование и чувство обиды, когда больной, которого я тщательно исследовал, потеряв на это массу времени и энергии, больше ко мне не являлся и, таким образом, лишил меня возможности видеть плоды своих трудов. Ещё обиднее бывало, когда я узнавал, что мой пациент, не окончив курса прописанного мною лечения, обращался к другому врачу, и последний, накануне беседовавший со мной очень любезно, только намекал пациенту, что прописанное лекарство хорошее, но не вполне подходит к данному случаю. Другие бывали и более откровенными и заявляли: «зачем вам обращаться к молодому врачу, когда у нас так много старых и опытных врачей». От всех этих уколов по самолюбию оставался вполне понятный горький осадок, и я, отклонив предложение о поступлении в действующую армию56, решил занять должность земского врача, чтобы таким образом получить возможность работать вполне самостоятельно. Свободных мест было много, так как значительная часть гражданских врачей поступила на военную службу. Я принял место земского врача Бендерского уезда в богатой болгарской колонии Комрате. Но здесь вскоре последовало ещё большее разочарование. В моём ведении официально находился обширный район – вся западная половина уезда, но фактически весь уезд, так как другой земский врач пошел на войну, а уездный врач был прикомандирован к Бендерскому военному госпиталю и как уездный врач числился лишь на бумаге. Вся моя деятельность как земского врача ограничивалась разъездом и оказанием медицинской помощи случайно попадавшим мне больным, так как во всём уезде не было ни одной больнички, ни одного приёмного покоя. Лекарства из аптеки крестьяне отказывались покупать, и приходилось довольствоваться ничтожным запасом медикаментов, бывших у меня в распоряжении.