В социальных сетях

– Конечно, я счастлива, а значит, счастлив и он, – назло повышала голос жена. И Сидору Куляшу приходилось затыкать уши. А простившись с подругами, жена шла к нему, обнимала за плечи и тихо ворковала:

– Ну что ты, котик, не принимай так близко, надо же было их подразнить.

– А почему всегда за мой счет?

– А за чей же еще, дорогой? Ты же умный, сильный. Простишь бабские штучки?

Сидор Куляш оттаивал.

– Трудно быть мужем.

– Особенно такой стервы.

Жена целовала его в шею, одновременно расстегивая свой халат, и постель топила все. Но такие сцены с годами происходили все реже, зато подруги звонили все чаще.

На работе Сидор Куляш считался остряком. Он был не лишен актерских данных, легко вживался в образ, переиначивая чужие рассказы, как ребенок, верил, что это произошло с ним.

«Кормил я вчера голубей на бульваре, – выдавал он за свою историю Модеста Одинарова. – И вдруг появляется здоровенный детина с питбулем. Пес без намордника, лезет на лавочку. А кругом, как назло, ни души. Что делать? «Ничего, дядя, собачка не помешает?» – ухмыляется собачник. Гляжу, лицо садиста, из тех кто, унижая, получает удовольствие. Я молчу. «Ты чё, немой? Или в штаны наложил?» Я молчу. Он тронул меня за плечо. Я показал на рот, потом на уши, осторожно жестикулируя, чтобы не спровоцировать пса. «Вот урод», – отошел он, свистом подзывая собаку. И тогда я вызвал полицию. Патрульная машина оказалась рядом, и мы быстро его догнали.

– В чем дело? – возмутился он. – Не дают погулять с собакой!

– Вы натравливали ее на прохожего.

– Какого еще прохожего? Кто вам сказал?

– Вот потерпевший. Он говорит, вы угрожали ему расправой.

И тут он допустил ошибку. Вместо того чтобы отрицать знакомство, расхохотался:

– Говорит? Да он же глухонемой.

– А ты сумасшедший, – выстрелил я и обернулся к полицейским: – Видите, у него не все дома.

Полицейские переглянулись.

Уж не знаю, как он объяснил им все в участке. Какова месть, а?»

История была шита белыми нитками, но, искупая ее искусственность, Сидор Куляш заразительно смеялся.

Он также слыл донжуаном. Собрав кружок распустивших уши мужчин, часами распространялся о своих любовных похождениях, о том, как мучается каждый раз, изменяя жене, не в силах устоять против домогательств красоток. «Грех, конечно, пользоваться случаем, когда на шею вешаются, – подмигивал он, разглаживая сальные волосы. – Но ведь грех и не воспользоваться». Сидор Куляш был убедителен, не краснея приводил интимнейшие подробности, так что после его рассказов всем казалось, будто они никогда не были с женщиной.

От своей работы Сидор Куляш был без ума. «Что такое телевидение? – оставлял он в группе многословные эмоциональные посты, так что казалось, его слюна брызжет и с монитора. – Известно, что мирно стрекочущие кузнечики, набрав критическую зеленую массу, превращаются в саранчу, вставая на крыло. А если их окружить зеркалами, многократно умножающими их количество, их превращение в саранчу произойдет сразу, будто они видят себя со стороны, будто ими всеми управляет какой-то внешний мозг. Так же устроен и муравейник. У нас этот внешний мозг – телевидение!»

Это не понравилось никому.

«Не хочу быть кузнечиком, – написала Дама с @. – А тем более саранчой!»

«В отличие от муравьев люди думают», – поддержала ее Ульяна Гроховец.

«Думают? – набросился на нее Сидор Куляш. – А может, им только кажется?»

Это опять никому не понравилось.

На работе Сидор Куляш мог поддержать любой разговор, но особенно любил рассуждать о марках автомобилей, которые вызубрил, как алфавит. Машину он водил, как гонщик, не разбирая дороги, нарушая правила, а когда ему выписывали штраф, доставал туго набитый бумажник:

– За удовольствие надо платить.

– А не жалко? Так можно себе права обезобразить.

– Ну что вы, штрафы украшают мужчину.

Принимая окружающее, Сидор Куляш подчинялся его законам, но, в отличие от Захара Чичина, не сомневался в его целесообразности. «Все действительное разумно, – любил повторять он. – Просто неудачники этого не замечают». В последнее время его мучила бессонница, он долго ворочался, перекручивая простыни, и, пытаясь уснуть, считал падавших в пропасть овец. Отделяясь от бесконечного стада, они по очереди подходили к обрыву и, задержавшись ровно на столько, чтобы повернуться блеющей мордой, летели кувырком вниз. И Куляш в эти мгновенья вспоминал отца. «Эх, Сидор, – защемив двумя пальцами, трепал тот его толстую щеку. – В жизни надо карабкаться вверх, не скатиться и не стать только тенью на грязном полу». Проваливаясь в сон вместе с падением последней овцы, которой было уже не суждено выбраться со дна, Сидор Куляш, как и в детстве, соглашался: «Да, папа, все проще простого». Сидор Куляш верил в свои таланты, в то, что видит мир насквозь, и на работе привык быть оракулом, способным решить любую проблему. «На словах, – думал о таких Авдей Каллистратов, включая телевизор, где на экране мелькали разного рода эксперты, колумнисты ведущих газет и уверенные в своих прогнозах аналитики. – Они все решают на словах».

Журналистская работа приучила Сидора Куляша к бесцеремонности.