В социальных сетях

Афанасий Голохват был молод, носил потертые джинсы и, разговаривая, не вынимал наушники. От его худощавой, чуть сгорбленной фигуры веяло романтизмом. «Так жить нельзя, – думал он, возвращаясь с квартиры, где обсуждали судьбу страны. – Довольно быть эмигрантами в собственном доме!» Подобные смелые разговоры опьяняли, после них делалось весело, как в детстве, когда Афанасий прогуливал уроки. «Революция, революция», – повторял он, шагая по бульвару, на котором Модест Одинаров когда-то кормил голубей. В квартире, откуда он вышел, было накурено, разило горьким мужским потом, красным вином, опрокинутым на скатерть с засохшими в вазе гвоздиками, а запахи, собранные со всего города, были настолько густые, что, казалось, не давали доступа воздуху из распахнутых настежь форточек. Но этого никто не замечал. Горячие головы обсуждали, что будут делать, когда придут к власти, не сомневаясь, что сгнивший режим обречен.

– Отцы и деды склоняли головы перед злом, – говорил ровесник Афанасия с высоким лбом и горящими глазами. – Они приспосабливались, пресмыкались, но мы не собираемся терпеть!

Ему бурно рукоплескали.

– Нас вынуждают быть негодяями, говоря, что так устроен мир, – поднимался другой, с пышной шевелюрой. – К черту такой мир! Кто будет о нем сожалеть? Только законченные мерзавцы могут его оправдывать! Мой отец-банкир перевел мне на совершеннолетие миллион. Думал меня подкупить, думал, я стану таким же кровососом. Но он ошибся – я отрекаюсь от его грязных делишек и жертвую деньги на революцию!

Тряхнув волосами, он достал из кармана пластиковую карточку и швырнул на стол. Его жест был встречен аплодисментами.

– Товарищи, – поднялся мужчина постарше, – режим на последнем издыхании, его остается слегка подтолкнуть. Нам нужно оружие и документы для тех, за кем охотится полиция. Миллион – хорошо, но мало. Наша касса пуста, прошу делать взносы.

На стол полетели кредитки, часы и обручальные кольца. Вытряхнув все, что было, Афанасий Голохват также внес свою лепту, и теперь ему казалось, будто прохожие заговорщически ему улыбаются. Мир для Афанасия Голохвата делился на единомышленников и врагов, и он был уверен, что на дальней лавочке негодующе размахивают кулаками, потому что обсуждают правительство. Стоял погожий летний день, в кустах чирикали воробьи. Афанасию представлялась революция. «Это носится в воздухе», – вспоминал он речи, которые слышал в квартире, и его лицо обретало страстное выражение. В группу Афанасий Голохват попал случайно, прочитав историю Раскольникова. Самого Раскольникова на сайте уже не было, остались только следы его пребывания в виде мертвых постов, и Афанасий Голохват жалел, что опоздал, иначе бы он поддержал киллера. Много раз, возвращаясь к этой истории, он думал, что Раскольников совершенно прав: стоит убрать препятствие из горстки негодяев, и жизнь наладится, а все остальное идет от лицемерия и душевной лени. Афанасий Голохват дал себе слово разогнать «шайку зажравшихся обывателей», как он называл собравшихся в группе, сбить с них буржуазную спесь. «Я не обыватель, – засунув руки в карманы, твердил он, шагая по бульвару. – Я не обыватель». Ноги принесли его в студенческое общежитие. Прыгая через ступеньки, он поднялся к себе в комнату мимо дремавшей седой вахтерши, которая видела во сне лес, – она провела жизнь в большом городе, мечтая о тихой речке, осенних криках журавлей и огороде, где могла бы возиться целыми днями, сажая капусту, и теперь во сне бежала по густой пряной траве и парила над колючими, мокрыми от росы кустарниками.

Афанасий Голохват ударом с носка открыл дверь и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Пошел дождь. Ровный стук крупных капель о цинковый карниз приглашал ко сну, но Афанасий Голохват лежал в сумерках с открытыми глазами, разглядывая трещины на потолке, и тихо улыбался.

Пройдет много лет, и, став отцом многочисленного семейства, Афанасий Голохват, щупая раз перед зеркалом выросший живот, с усмешкой вспомнит, как возвращался по бульвару с очередного «квартирника», вспомнит собравшихся там людей, давно ставших призраками, и отмахнется от них рукой, будто пугая кур. Повернувшись в профиль, он потрогает щетину на щеке, наполнив мыльницу, взобьет кисточкой разноцветные пузыри и, глядя, как они лопаются, вспомнит время, когда бриться, чтобы выглядеть свежим, было совсем не обязательно, опять вернется в памяти к бурным переживаниям юности, перебирая тогдашних единомышленников, которых он оставил на душной квартире со спертым воздухом, а потом вдруг осознает, что тот далекий летний день был самым счастливым в его долгой тусклой жизни. Тогда уже не будет в шкафу потертых джинсов, не будет интернет-группы, в которой можно оставить: «Для счастья нужно совсем немного – общий враг, товарищи по борьбе и уверенность в победе».