В социальных сетях

В ту ночь жена Олега Держикрача просыпалась трижды, а под утро увидела странный сон, будто людьми правят насекомые.

Четвертый сон Веры Павловны

Президентом был паук. Огромный, мохнатый, он плел паутину в темном углу, и в ней, как мухи, бились люди.

– Вам же лучше, – летали вокруг стрекозы с телекамерами вместо глаз. – Чем в одиночестве скитаться по свету.

– В очередь! – в длинных коридорах кричали жуки-чиновники с булавочной головкой. – Приходите завтра!

Хлопали дубовые двери, ползали муравьи – референты, секретари, охранники.

– Козявкам вход воспрещен! – говорили они у дверей.

– А где же люди? – удивилась во сне Вера Павловна. – Те, что не попали в сеть паука?

– Как где? – вытаращилась пролетавшая стрекоза. – Вымерли! Низший вид, тупиковая ветвь эволюции.

Вере Павловне сделалось жутко, ее мозг судорожно цеплялся за привычные понятия.

– А как же армия? И почему не смахнули паука тряпкой?

– Выродились все, – на бегу поведал ей муравей. – Приспособились лишь некоторые.

– И где они?

Муравей пошевелил усиками:

– В классе одноклеточных, в окружении амеб.

– Амеб? А что будет со мной?

– А что с тобой?

– Но я же… – Вера Павловна испуганно замялась, потом гордо вскинула голову. – Я – человек!

– Разве? – удивился муравей. – Тебе это только кажется.

Он поднес зеркало, и Вера Павловна увидела в нем огромную божью коровку с мохнатыми лапками.

– Мои волосы! – вскрикнула Вера Павловна. – Мои роскошные волосы!

Повернувшись, она увидела в зеркале красно-черную пятнистую спину и разрыдалась.

– Радуйся, что родилась божьей коровкой, – успокаивал муравей. – Дольше проживешь, и бегать, как нам, не приходится.

Но Вера Павловна судорожно всхлипывала, с ужасом думая, как ей быть, пока не проснулась. Подушка была мокрой от слез. Стояло раннее утро, рядом спал с открытым ртом муж, а ее нёбо жгла горькая слюна. Вера Павловна встала, накинула халат и, вместо того чтобы готовить завтрак, залезла в Интернет. В группе ее ждал пост, оставленный Афанасием Голохватом, на этот раз почему-то расставившим знаки препинания:

«Чем подлее, гаже, бесталаннее, тем выше поднимаются. Во все ли времена так было? Откуда знать? Вот я напишу: «У нас правят негодяи», а мне: «Почитай классику – то же самое было всегда». Как сравнить? И все же наше время имеет особый аромат, оно с душком».

«Прошлое само по себе не бывает темным или светлым, – отвечала ему Зинаида Пчель. – Оно бесцветно, потому что вобрало все цвета, и каждый видит в нем свой. Мы можем закрыть на него глаза, можем бежать во все лопатки, но прошлое, как привязчивая собачонка…»

«И куда податься? – недоумевал Иннокентий Скородум. – У власти всегда упырь, а расшатывают ее бесы. Интеллигент – это витязь на распутье».

«Интеллигент? – писал Олег Держикрач. – Интеллигенту остается незаметно пройти по обочине жизни, чтобы на похоронах сказали: «Никому не мешал, странно, что умер, ведь он и не жил»».

«Люди не виноваты! – отвечал всем Никита Мозырь. – Их поставили в такие условия, задав правила игры. Измените программы, и все встанет на свои места!»

Вера Павловна распахнула халат и взглянула на свое еще красивое тело, убеждаясь, что она не отвратительное насекомое.

«ХВАТИТ БЫТЬ БОЖЬИМИ КОРОВКАМИ! – заглавными буквами отстучала она от имени мужа. – ХВАТИТ БЫТЬ БОЖЬИМИ КОРОВКАМИ!»

Вера Павловна рассмеялась, обнажив кроваво-красные десны, и, махнув крыльями ресниц, исчезла – Олег Держикрач проснулся. Было раннее утро, сквозь оконные шторы виднелось багровое солнце, рядом посапывала жена. В первое мгновенье Олег Держикрач хотел толкнуть ее, чтобы рассказать свой многослойный, как пирог, сон, но потом решил не будить.

– Сублимация, – прошептал он. – Типичная сублимация.

На кухне Олег Держикрач разогрел вчерашний кофе, сделал два бутерброда, а потом, вспомнив печальные глаза преподавателя философии, покончившего с собой, неожиданно для себя сел за компьютер.

«Согласен, миром правят крысы, – прокомментировал он пост Афанасия Голохвата. – А какой выход? Война! Грязь могут смыть лишь потоки крови! И крысы в ней захлебнутся!»

«Небытие до, небытие после, но в промежутке жизнь? – прокомментировал Иннокентий Скородум. – Беда в том, что настоящих идейных всегда мало, кругом одни имитаторы. Что во власти, что в оппозиции, все хотят одного – сладко есть, спокойно спать. А появись какой-нибудь орел, вроде Наполеона, который передушит крыс, что толку? Прольется кровь, а потом наплодятся новые. Нет, дорогой мой, миллиарды бактерий облепили гнилушку. И вдруг одна: «О, я знаю, как нам все устроить!» Ну не смешно? Бактерии и есть бактерии: намочи – размножатся, подпали – исчезнут. Но другими им не стать! И к чему потрясения? Оторви у теста кусок, дрожжи опять восстановят. Так все и будет – разве гнилушка разлетится…»

Авдей Каллистратов уставился в монитор и подумал, что времена, как узор в калейдоскопе, который он крутил в детстве, – камушки, вращаясь, слагают разные узоры, но труба-то одна.

«Вы правый или левый?» – спрашивал его Афанасий Голохват.