«Политики и не могут вызывать доверия! Но кто виноват? Они говорят нам то, что мы хотим услышать, а правду скрывают или сами не знают».
«Политики вызывают доверие, только когда молчат а молчат они только на веревке», – оборвал дискуссию Афанасий Голохват.
Теперь у Авдея Каллистратова переменилось настроение, он читал комментарии, и его душила злость: одно дело самому признать, что жизнь загублена, другое – когда на это укажут. Как при разговоре с иностранцем, в нем проснулся обиженный русский.
«А вера? – развернулся он на сто восемьдесят градусов, забыв, что писал чуть раньше. – То незримое, что отличает нас от европейцев? Мы – стихийные метафизики. Это сейчас кругом мещанство процветает, вещизм. Но это пройдет, народ, как ребенок, его воспитывать надо, а не бросать на произвол, как маугли».
«Кто?» – тут же спросил Никита Мозырь.
«Что кто?»
«Кто воспитывать будет? Вы? А Афанасию Голохвату недавно писали: «Меня увольте, мне бы с собой разобраться». Определитесь, наконец, Иннокентий Скородум!»
Авдей Каллистратов увидел торжествующую улыбку Никиты Мозыря, которая заставляла взглянуть на себя. «Действительно, одному одно, другому другое, – покраснел он, будто его поймали за руку. – Выходит, с собой еще не разобрался».
«Вы не патриот! – поддела его Дама с @. – И народ не любите, и Родину. Иннокентий Скородум, а вы не из малого народа, с библейских времен рассеянного по земле?»
Авдей Каллистратов представил Дашу, ее сердитое лицо, когда она бросала ему это несуразное обвинение, но ответил ей, будто незнакомой, будто Даме с @, будто самому себе:
«Всю жизнь считал себя русским почвенником, не думал об эмиграции, и тех, кому где хорошо, там и Родина, недолюбливал. Да что там недолюбливал, ругал почем зря! А под старость вдруг понял, что я-то и есть еврей, гонимый в своем Отечестве, всюду чужой! И к тому же чистый либерал. В минуту общественных потрясений все встает на свои места».
«Общественных потрясений? – тут же прицепился Сидор Куляш. – Не довольно ли их? Россия исчерпала лимит революций!»
И пока Авдей Каллистратов колебался, вступать ли с ним в полемику, разразился длинным постом Афанасий Голохват:
«Говорят революционеры чтобы сплотиться быть решительными и не выдать при аресте свою тайную организацию должны быть повязаны кровью и с этой целью могут убить даже своего же товарища колеблющегося шатающегося а разве вы тут в группе не исключили Раскольникова не вычеркнули его из списка живых потому что в виртуальной реальности то на что вы его обрекли означает смерть так чего пугаться революций если вы каждый день и так убиваете».
«Угораздило здесь родиться! – появился под ним комментарий Модэста Одинарова. – Теперь уезжать – плакать, оставаться – рыдать. А посетить мир в его минуты роковые? О, наш народ в такие мгновенья показал себя во всей красе! Несколько хулиганов терроризируют толпу. Все молчат, терпят. Наконец, кто-то не выдерживает, выходит вперед. И тут начинается! «Да кто он такой!», «Ему что, больше других надо?», «Тоже, смельчак, на их место, видать, хочет!». И сзади за одежду тащат, готовые разорвать. Нет, наш народ без кнута, как без пряников!»
«Так народ пробуждать надо расталкивать нести в его массы идеи», – заступился за соотечественников Афанасий Голохват.
«Вот и пробуждайте, – открестился от народа Иннокентий Скородум. – Пока не устанете, почувствовав, что поднимаете пьяного, который снова и снова валится в грязную лужу и блаженно храпит».
Написав это, Авдей Каллистратов вдруг почувствовал, что давно перешагнул свой возраст – тот, которым измерял время внутри, – он увидел, что теперь не только на улицах, но и здесь, в группе, кругом молодые люди, которым не понять его иронии, порожденной печалью и отчаянием. Ему захотелось вдруг снова стать молодым, рубить с плеча, не оглядываясь назад, не заглядывая вперед, и под влиянием минуты он решил объясниться:
«Поймите, я уже немолод, чтобы связывать жизнь с переменой власти, надеясь на грядущие улучшения. Скорее наоборот, все только ухудшится. Потому что власть – это болезнь, и новая всегда острее хронической. Но поверьте, когда рухнет действующая, я буду счастлив!»
Это понравилось всем без исключения.
Авдей Каллистратов улыбнулся, опять подумав, как доверчивы люди и как легко их обмануть, говоря то, что им хочется услышать. А на сайте развернулась ожесточенная полемика. Не слушая друг друга, на ее площадке толкались, как в набитом до отказа автобусе.
«То, что вы описали, Модэст Одинаров, когда сзади одергивают свои, называется «синдром псарни», хорошо известный в психологии эффект, – посчитал своим долгом просветить Олег Держикрач. – Когда накалены страсти, тявкают сначала на хозяина, но власть высоко – не укусить, и тогда от бессилия начинают грызться между собой».
«А кто повышает градус ненависти, – не унимался Афанасий Голохват. – Кто до этого довел говорю же во всем виновата власть».
Спустя полчаса Авдей Каллистратов уже скользил взглядом по ленте:
«Да вы сами-то понимаете, что говорите?»
«Пишу яснее некуда – научитесь складывать слога!»
«А при чем тут еврейский вопрос?»