Прошли годы, Саша Гребенча поменял множество мест, все реже возвращаясь в памяти к маленькой квартире на втором этаже с окнами во двор. Дом с засиженными слизняками стенами остался в юности, но теперь интернет-группа, где он поселился, напомнила его. Она также жила своей жизнью, а ее участники походили на жильцов. Как братья-близнецы, разговаривали Иннокентий Скородум и Сидор Куляш – жадно слушая другого и не понимая себя; припозднившейся блондинкой, будившей привратницу, представлялась ему Ульяна Гроховец, будоражившая своими постами мужское население группы, а Олег Держикрач напоминал угрюмого мужчину, который никак не может завести машину, чтобы отвезти в школу калечного сына.
«Ваша свобода кончается там, где начинается моя!» – читал Саша Гребенча его посты.
«Разве может прикованный к своему телу быть свободным? – вопрошал он. – И разве может осознавший это быть несвободным? Разве может повесить дополнительные вериги?»
«Значит, мы свободны только во сне? – мягко осадил его Олег Держикрач, прицепив смайлик. – Мы там даже летаем».
«Много букв! – накинулась Степанида Пчель. – Это свойственно сумасшедшим».
«Да вы, батенька, р-э-волюционэр! – добивала Аделаида. – Хуже Афанасия Голохвата!»
Укусы, насмешки, пинки. Группа все больше напоминала Саше холодный дом, где собрались случайные люди, которым некуда пойти, некуда деться и которые совершенно не знают, что с этим делать. Его мучили три вопроса: «Что они видят, когда смотрят? Как понимают то, что говорят? И действительно ли верят в то, во что верят?» Он чувствовал себя посторонним наблюдателем, который пришелся не ко двору.
Лифт в подъезде громыхал с утра до ночи, и по громкости стука Саша мог вычислить этаж, на котором он остановился. Первое время он жадно прислушивался, ожидая, что приехали к нему, но потом перестал обращать внимание. Жильцы обходили его квартиру, позвонив в нее только раз – собирая деньги на уборщицу. Однако той весной, когда он свалился с пневмонией, к нему проявили повышенный интерес.
«Чего вылупился! – по вечерам кричали ему собиравшиеся у лавочки подростки. – Или выходи, или скройся».
Они швыряли в окно снежки, а когда напивались, то и бутылки.
Саша Гребенча опускал ставни.
«Как же ты надоел! – кидала в него камень Аделаида. – Сделай одолжение – закрой страницу!»
Саша Гребенча жаловался на спам. А в группе, чтобы не трепать нервы, банил наиболее ретивых гонителей, превращаясь для них в невидимку.
«Куда подевался наш юродивый?» – как слепая искала его Степанида Пчель, раскинув невидимые руки. И Саша Гребенча чувствовал себя бурсаком, очертившим мелом непреодолимый для нее круг. «Вот он!» – вытянет сейчас железный палец Зинаида Пчель, от которой он не прятался. Но его ожидания не сбылись.
«Умер Максим, и хрен с ним!» – отпустила его на все четыре стороны Аделаида.
И это понравилось всем без исключения.
Видя такое отношение, Саша Гребенча снова вспоминал холодный кирпичный дом и теперь все чаще сравнивал себя с тем горьким пропойцей, который измерял температуру за окном градусами алкоголя и терпеливо сносил всеобщее презрение, отвечая вымученной улыбкой.
Вечера были уже холодными, Саша Гребенча ворочал кочергой угли в камине, не выпуская изо рта трубки, так что сизые кольца затягивало в дымоход. Он вспоминал Иннокентия Скородума, жаловавшегося на старость, на отсутствие вдохновения, на свое жалкое окружение, и думал, что тот не понимает жизни. Разве одиночество ужасно? Разве тяготит? Саша вспомнил, как Гребенча-старший рассказывал ему про свой взрослый мир, будто был ему не отцом, а старшим братом, как он слушал, затаив дыхание, и подумал, что не находит общего языка с сыном. Саша посмотрел на фото отца, где тот держал его на коленях, и подумал, что стал уже старше этого улыбчивого мужчины с ребенком, который показался ему теперь младшим братом, так и не повзрослевшим и немного наивным. «Отцы и дети, – почесал он трубкой за ухом. —
Отцы и дети»
Отложив кочергу, Саша Гребенча сел за компьютер.
«Мне ближе отцы, чем дети, – написал он в группе. – Может, я живу прошлым?»
Он не успел встать, как появились комментарии.
«Или так и не выросли», – предположил Олег Держикрач.
«Значит, я тоже, – признался Иннокентий Скородум. – Молодые сегодня говорят будто на камеру, говорят бесконечно долго, ничего не сказав».
«Зато вы обделывали молчком свои грязные делишки», – в отдельной ветке ответил ему Афанасий Голохват.
«Имейте уважение! – возмутился Иннокентий Скородум. – Я намного вас старше!»
«Старше не значит взрослее Да и кто такие взрослые играют в новые машинки кидают друг в друга грязью Остается удивляться как они умудрились сохранить во всей чистоте и неприкосновенности ум шестилетних детей»
А в Олеге Держикраче проснулся врач.
«Банальные комплексы, – комментировал он слова Иннокентия Скородума. – Несколько сеансов коррекции, и вы обретете свой возраст».
«А зачем? В своих комплексах мне комфортно. Так что оставьте их в покое».
Ответ Иннокентия Скородума понравился Олегу Держикрачу.