В споре с Толстым. На весах жизни

Определение культуры – далеко не полное. Произведения науки, искусства и философии или религии не только радуют и питают нас своей глубиной и красотой, но, идя к нам «из тьмы веков», еще и служат для нас вестью из прошлого, ушедшего мира, соединяют нас с предками нашими, жившими за целые эпохи до нас, и тем укрепляют в нас сознание принадлежности к бессмертному человеческому роду, обогащая при этом, разумеется, несказанно и наш духовный мир. Значение памятников культуры становится вдвойне ценным для нас, когда мы учитываем, что большинство искренних и бескорыстных деятелей культуры – писателей, художников, музыкантов, архитекторов – именно для нас-то, для грядущих поколений и работало, как работаем и мы не только для настоящего, но и для будущего, для потомков наших. Тут – цепь сплошная и неразрывная. Вот в чем еще, а не только в непосредственном наслаждении от созерцания предметов искусства или от чтения мудрой и прекрасной книги, состоит смысл и значение культуры.

Создавая памятники культуры и заботясь об их сохранении, человек, – если не бренное тело его, то дух, – вступает, в известном смысле, в борьбу со смертью и уничтожением, т. е. с тем, что составляет главную основу недовольства человека бытием. И пусть это – новая иллюзия, но для людей культуры все же значит что-то и отнюдь не является пустым звуком эпитет «бессмертный», когда он прилагается к Платонам, Аристотелям, Данте, Рафаэлям, Гёте, Ломоносовым, Бетховенам, Пушкиным, Толстым. Эти люди, как и Моисей, Христос, Конфуций, Магомет, Франциск Ассизский, Петр Великий, Маркс, Ленин, поистине живут в нас. И все вообще здание культуры стоит единым, вечным символом бессмертия, наподобие величественной пирамиды, только духовной. Создание – достойное человека и показывающее, что не так-то уж он растерялся и упал духом в том мире, куда Высшая Воля послала его на определенный отрезок времени.

* * *

Иное стихотворение, иная картина или песня, – что-нибудь вышедшее из духа Лермонтова или Шопена, – таит, хранит в себе подчас оттенок или выражение настолько тонкого, нежного, глубокого и, при всем своем своеобразии и индивидуальности, настолько общечеловеческого чувства, что, ознакомясь с этим творением, вы испытываете полное слияние с духом творившего. Это – сознание, исполненное невероятной радости и приносящее вам глубочайшее удовлетворение. Еще бы! – далекое или умершее вдруг приблизилось или ожило, вы – в нем, и оно – в вас, время и пространство вдруг перестали существовать.

Помню, как в 1910 году в Ясной Поляне Л. Н. Толстой позвал меня в свою комнату и с волнением стал говорить о том, как глубоко тронула и поразила его одна, прочитанная и переведенная им в тот день, мысль Паскаля.

– Эта мысль просто переворачивает меня сегодня, так она мне близка, точно моя! Я чувствую, как я в ней сливаюсь душой с Паскалем. Чувствую, что Паскаль жив, не умер, вот он! Так же, как Христос… Знаете, теософия говорит о таинственном, но что может быть таинственнее этого явления: вот, Паскаль умер двести лет тому назад, а я живу с ним одной душой!.. И так, через эту мысль, он соединяется не только со мной, но с тысячами людей, которые ее прочтут. Это – нечто такое глубокое, таинственное и умиляющее!..

Вот это-то самое я и хотел сказать своим рассуждением о смысле культуры. Паскаль писал свои «Pensees»⁸³ на отдельных лоскутках бумаги, которые лишь после смерти его были собраны, систематизированы и изданы. И вот содержание одного из этих лоскутков, – может быть, случайно сохранившегося, – дошло до Толстого и… «перевернуло» его.

Увы, лоскуток бумаги, кусок холста, не говоря уже о каменном здании, о глыбе мрамора, слитке бронзы, переживают человека. И это такое чудо, что люди научились передавать им свою душу и так – создали культуру, способную (пока земля стоит) преодолеть и рамки времени!

И почему бы нам не ценить культуру?!

А между тем были ее отрицатели, и в список их имен включаются великие имена Руссо и самого Л. Н. Толстого, – справедливо или несправедливо, кто разберет? Сторонники Руссо и Толстого скажут, конечно, что учителя их отрицают лишь «ложную», ненастоящую культуру. Другие, опять, найдут, что и то, что разумеется подчас под «ложной» культурой, на деле может иметь колоссальное значение… и даже – чем менее уловимое и определимое, тем более дорогое…

Я думаю так: осторожное и чуткое отношение ко всем памятникам духа, ко всему творчеству ушедших в небытие поколений не может не составлять прямого долга каждого живущего, если он претендует хоть на тень порядочности и благородства.

* * *

Понятие вечного Лев Николаевич трактовал отвлеченно, метафизически: «вечным» можно жить и сегодня, «вечное» – это не будущее, это – не категория времени, а, скорее, категория качества, достоинства.