В споре с Толстым. На весах жизни

Л. Толстой ставил науке утилитарные задания. Наука должна помочь человеку хорошо жить. Это важно, но, кроме того, есть и чисто теоретические задания, к удовлетворению которых ведет человека его любознательность. С древнейших времен (Ассирия, Вавилон, Эллада) занимались, например, люди астрономией и строили свои, долго неопытные, представления о том, что происходит там, на небе. Что же, законно это было или противозаконно? По Толстому, противозаконно. По-нашему, законно. Зачем ограничивать ум человека в его развитии и в его запросах? Но суть вопроса еще в том, что, по большей части, все познания чисто теоретического характера на поверку оказываются имеющими ближайшее отношение к практической жизни человека на земле. Недаром знакомство с положением и передвижением небесных светил используется моряками в их странствиях по морям и океанам. А химия? а зоология? Сколько проблем, возникших на почве бескорыстной любознательности, повело в своем дальнейшем развитии к полезнейшим практическим открытиям!

Не первым надсмехался Толстой над учеными, изучавшими «букашек». Но, может быть, именно на работе этих ученых основана современная бактериология, как и все дело предохранительных, а также целительных, пастеровских прививок. Ограничить ученого в его стремлении проникнуть поглубже в природу нельзя, его глаз постарается заглянуть за любую преграду, которая поставлена будет ему на пути. Он должен быть свободным и всесильным в своем мастерстве – только так он может творить и делать открытия.

Теоретики широко расчищают поле науки. Деятели прикладного знания выбирают из всех завоеваний и приобретений науки то, что годится на прямую пользу людям. Но система знания – одна, и попытка Льва Николаевича раздробить или раздвоить ее не привела и не могла привести ни к какому результату. У людей не было бы ни плуга, ни электрической лампочки, если бы не были установлены предварительно основы металлургии и науки о свете.

* * *

Мережковский, в своем исследовании «Л. Толстой и Достоевский», собрал «букет» отдельных словечек и выражений Л. Н. Толстого о науке. Отсюда мы узнаем, что Л. Толстой доказывает «ничтожность знаний опытных» (Сочинения, изд. 1898 г., т. XV, стр. 230); что, по его словам, все открытия современной науки, от Ньютона до Гельмгольца, все эти, как Лев Николаевич выражается, «исследования протоплазм, формы атомов, спектральные анализы звезд» – совершенные «пустяки» (XV, 224), «ни на что не нужная чепуха» (XIII, 193), «труха для народа» (XIII, 181), по сравнению с истинною наукою «о благе людей» и о том, «каким топорищем выгоднее рубить», «какие грибы можно есть» (XIII, 175); что «вся наша наука, искусство – только огромный мыльный пузырь» (VI, 264); что «ни в какое время и ни в каком народе наука не стояла на такой низкой степени, на какой стоит теперешняя» (XV, 256); что она нечто вроде «талмуда», на изучении которого современные люди «вывихивают себе мозги» (XIII, 168) и т. д. Надо сказать, что можно подобрать множество других, подобных же по смыслу и форме, выражений у Толстого, особенно из его дневников и сочинений, написанных уже после 1898 года. Выражения эти характерны не только сами по себе, но и потому, что они ясно определяют самый дух воззрений Льва Николаевича на науку – дух недоверия, отрицания и высокомерного презрения. Неверие в объективное значение истин и достижений эмпирического знания только подкрепляло это отношение Толстого к науке, и тут опять сказалось определенно влияние христианского, монашеского спиритуализма и «неприятия» мира реального, мира материального.

Толстой – бессознательно, конечно, – прикрывался маской сочувствия народным интересам, с которыми якобы современная наука расходится. Но что сказал бы Лев Николаевич сегодня, когда к науке и знанию приобщились широкие народные массы на его родине и когда сознательный рабочий не только не проявляет никакой вражды к науке и культуре, но, наоборот, стремится к ним, часто преодолевая немалые трудности? когда из рабочего класса вышел целый ряд выдающихся деятелей науки и культуры, с своей стороны несущих плоды своих познаний еще дальше и глубже в бывшие «низы» народа? когда неграмотность ликвидирована и когда в самых глухих уголках России и других советских республик возникли новые культурные предприятия, фабрики, заводы, школы, театры, дома культуры, библиотеки, избы-читальни и т. д., и т. д.? И когда – добавим – народ принимает все это с благодарностью и с полным признанием усилий власти пойти к нему навстречу? Когда он извлекает из знаний новые и новые плоды для всей общенародной жизни?

Или Толстой стал бы снова доказывать, что все это не нужно народу, что народ мог бы преспокойно оставаться на печи, не знать ничего ни о радио, ни об электричестве, ни о социалистическом устройстве жизни и отдаваться лишь подготовке к смерти через самоотречение и самосовершенствование?