Читаем В споре с Толстым. На весах жизни полностью

В споре с Толстым. На весах жизни

Очень может быть, что да. Но тут, зная, что народ стал жить лучше, достойнее, легче, чем при отцах и дедах Толстого и при нем самом, мы никак не могли бы пойти за Львом Николаевичем.

* * *

Теоретический интерес, дело любознательности – вещь совершенно естественная и сама собой разумеющаяся. Любуясь луной, солнцем, звездами, человек не может не ставить себе вопроса об их устройстве. Его не могут не интересовать и анатомия человека и животного, и геология, и сравнительное языкознание. Лучше всего доказывают естественность и непреодолимость, неотвратимость бескорыстной любознательности примеры великих ученых, решавшихся на сумасбродство, жертвовавших всем, чтобы только иметь возможность поставить или продолжать свои изыскания. Помню, на меня в юности произвел сильное впечатление пример Линнея, который еще совсем молодым человеком проявлял живой, непреоборимый интерес к естествознанию. Служа солдатом и стоя однажды в строю, Линней обратил внимание на порхавшую вокруг бабочку: он еще никогда не видал такой! Бабочка так заинтересовала его, что он, не в силах себя превозмочь, бросил ружье, выскочил из строя и, перед глазами товарищей и начальства, начал гоняться по площади, стараясь прихлопнуть бабочку своей форменной, военной шляпой…

«Не смей интересоваться бабочками!» – можно было бы сказать Линнею, но… что из того? Куда бы он мог спрятать свой интерес? в карман?

Таким же разительным показался мне пример почтенного швейцарского астронома………..⁸⁷, который, будучи уже глубоким стариком и желая во

что бы то ни стало подняться на только что, с величайшими трудностями, воздвигнутую на Монблане обсерваторию, позволил запаковать себя в тюк, с тем, чтобы затем проводники тащили за собой этот тюк на канатах, через пропасти и ледники, на альпийскую вершину: дотащили-таки, распаковали, и ученый работал, на уровне нескольких тысяч футов, во славу!

Что мог сказать Толстой о…………………?⁸⁸ Что ему лучше было бы заняться

делами благотворительности или спасения души, чем лазить, с опасностью для жизни, на Монблан? Но разве не было бы это ущерблением свободы духа ученого?

А героизм множества русских полярников, начиная Дежневым и кончая Папаниным?

А работники над радием, огромное количество которых попортило себе руки или совсем погибало от действия таинственных лучей недостаточно еще исследованного вещества? Служили они человечеству или не служили?

Так-то!..

Когда композитор Лядов в свое время (заочно, конечно) упрекал Л. Толстого за то, что «он – человек живота, а не духа», потому что для него все, «и Бог, и искусство», должно быть только полезно, то он знал, что говорил. «Полезным», утилитарным вовсе не исчерпывается наша духовная жизнь. Толстой любил молиться, а ведь, с его точки зрения, ему можно было, пожалуй, сказать: «не молись, это – бесполезное занятие!» Он бы запротестовал. Но если можно молиться, то можно и познавать.

* * *

Сидя в 1914–1915 гг. в Тульской тюрьме⁸⁹, я занимался, – теоретически, разумеется, – астрономией. Не могу сказать, какое я получал при этом наслаждение: то одно, то другое из изумительных астрономических открытий возникало передо мной. Свод небесный раскрывался и представал в своем несравненно организованном, закономерно живущем и дышащем и в то же время бесконечно разнообразном виде. Целые миры, каких не могла бы выдумать самая буйная фантазия, открывались перед изумленным и благоговейно трепещущим умом. Сколько поэзии! Сколько пищи для религиозного, в лучшем смысле, чувства!.. И почему мы стоим так далеко от этой науки? Ведь это такое счастье – хоть на мгновенье оторваться от поверхности нашей планеты и совершить вольный полет по вселенной, в качестве «космонавта», хотя бы только и духовного! Нельзя же быть такими мещанами, чтобы не пожелать даже оглянуться вокруг себя в мире. Грешно ничего не знать о солнце, планетах, звездах, туманностях, о размерах и движении светил, о расстоянии их от земли и друг от друга, о Млечном пути, о протуберанцах, затмениях и т. д., и т. д. А если бы к этому иметь еще возможность воспользоваться телескопом? Ведь выше этого удовольствия ничего и представить себе нельзя!.. И почему хотя бы зачатки астрономии не преподаются в школах? Почему ученикам не рассказывают о Галилее, Гершеле, об открытии Ле-Веррье, о чудесах спектрального анализа? Какое это имело бы огромное воспитательное значение! Сколько бодрости, инициативы и силы духа, сколько любви к знанию и потребности в смелом исследовании почерпали бы юноши и девушки, изучая хотя бы основы астрономии, хотя бы самые разительные и эффектные ее откровения! Ум привыкал бы к иным мерам и горизонтам и, конечно, рос, расширялся бы и сам. А что астрономия возносит человека над пошлостью и грязью человеческого существования, для меня нет ни малейшего сомнения.