В среду пошел снег

что только с тобой. Потому что без тебя ни хера мне это не нужно. Если мужик сказал

правду про лото, то ТЫ… Он резко оттолкнул женщину от себя так, что она,

споткнувшись, упала на землю и села, с ужасом глядя на возвышающегося над ней

Скобского. - И ТЫ! Покажешь мне ТО! Покажешь мне ТО? - Николай Иванович скабрезно

оскалился и шагнул к Алине Георгиевне. Вскрикнув, женщина попыталась уползти, но

руки скользили в мокрой траве. Повернувшись к Скобскому спиной, она тотчас же

почувствовала его руки, стальными тисками ухватившие ее за лодыжки и потянувшие

назад. Миг спустя тяжелое и горячее тело накрыло ее. Она вскрикнула еще один раз и

затихла, когда сильные ладони прижали ее голову к земле, лишая возможности дышать.

Ужом она билась извивалась под Скобским, но силы были неравны. Железной хваткой

держал ее Николай Иванович, все глубже вдавливая лицо ее в траву. Тьма пришла быстро

и беспощадно.

Почувствовав, что тело под ним обмякло, Скобский еще некоторое время полежал без

движения, наслаждаясь податливыми очертаниями женской плоти. После встал,

отряхнулся и, от нетерпения подвывая, принялся искать в траве.

-Лотоишник? - сипел он натужно. - Лотожик? То???

Наконец, пальцы его наткнулись на искомое. С воплем ринулся он на землю и схватил

двумя руками тяжелый замшелый камень. Потянул, с трудом приподнял над землей. Под

камнем расположились слизни, вяло копошащиеся во влажной земле. Поднявшись на

ноги, Скобский подошел к лежащей ничком Алине Георгиевне, примерился и с силой

опустил камень ей на голову. Раздался влажный хруст.

-По-по-по! - буркнул Николай Иванович. Приподнял камень и с размаху опустил его на

изменившую свои очертания голову снова. И снова.

Через некоторое время, удовлетворившись, он откинул камень в сторону и, усевшись на

спину покойницы, погрузил ладони в красно-белое месиво из костей, мозговой ткани и

плоти. Некоторое время он упоенно лепил, чувство податливого материала под руками

захватило его, и он впал в полузабытье. Впрочем, вскоре он встрепенулся, облизал пальцы

с налипшими на них кусочками мозга, что показались ему излишне солеными, и встал,

отметив неприятное покалывание в области поясницы. Ухватив тело за руки, Скобский

потащил его к озеру. После приподнял Алину Георгиевну за подмышки и тяжело

перевалил ее через борт лодочки, изготовленной в виде лебедя. Поохав для острастки,

Скобский принялся отвязывать ее…

В лучах гниющего лилового вечера, на берегу мертвого озера, сидел старый военный врач.

Глядя на покачивающуюся в воде лодку с нелепой грудой тряпья на борту, Скобский

удовлетворенно напевал: «А белый лебедь на пруду… качает павшую звезду…»

Вокруг звенели цикады.

Кокон

В глянцевом мире фальшивых зеркал не было места мечтателю и гедонисту

Петру Ивановичу Барышникову. Маленький, с вертлявой курьей головой на

длинной морщинистой шее, но со спокойным и даже надменным животом,

Петр Иванович не мнил себе иного существования, справедливо считая себя

участником извечной эзотерической войны, что происходит во все времена и во

всех измерениях. О сорока пяти годах Петр Иванович уже дважды лечился от

алкоголизма, но несмотря на запрет врачей постоянно тянулся к чарочке,

полагая, что желание это навеяно ему извне, высшими силами.

-Все не так просто, Люда, - не раз заявлял он жене, - это не физиологическое и

даже не психологическое. Тут дело тонкое… И заковыристо улыбался.

Жена и великовозрастный сын втайне считали Петра Ивановича сумасшедшим

и надеялись, что он скоро повесится.

В среду, когда солнышко только-только показалось над землей и воздух был

наполнен напоен упоительной прохладой, Петр Иванович наконец и в самом

деле спятил.

Предшествовали этому два значительных события.

Ранним утром среды Перед рассветом , проснувшись только и нежась в

постельке, Петр Иванович взглянул на сонную супругу, чей монументальный

зад вздымался подобно Уэльским холмам, над гладью простыни, и внезапно

понял, что ягодицы жены есть не что иное, как овеществленный

макрокосмический портал, способный в мгновение ока переносить существ из

внешних сфер в материальный мир, пусть и под личиной испражнений. Этот

удивительный факт заставил полувоздушного уже от вечной войны Петра

Ивановича вскочить с кроватки и незамедлительно поспешить к входной двери.

Возвышенное в нем требовало немедленной разрядки.

Не прошло и получаса, как Петр Иванович, в домашних шлепанцах на босу

ногу и полосатенькой пижамке, стучался в двери сумрачной и замкнутой в себе

пивной, что на углу Эдемской. Двери были не заперты, но Петр Иванович

предпочитал, чтобы его впустили, открыв их изнутри. Он полагал, что это даст

ему моральное право употребить четверть, как если бы ему эту четверть

навязали высшие силы.

Тут случилось второе обстоятельство, которое навсегда сдвинуло точку сборки

Петра Ивановича и превратило его в блаженненького.

На стук его, и на беду, в дверях пивной овеянный утренним бризом, могучий и

хмельной, показался немытый мужчина лет шестидесяти пяти, в кожаном

фартуке и с бородой, подчеркивающей изломанную линию вычурный рта. Под

мышкой мужичина этот, веселый и сумеречный, как оказалось потом,