В среду пошел снег

- Это какая-то блажь, - подумал он, недовольно оглядывая свое громоздкое тело. -Нужно

меньше есть, а стрижка… должно быть, я постригся, э-э-э, ранее да и забыл.

Он еще раз поглядел на себя в зеркале. Надо же, как порой диковинно работает мозг

человеческий, особенно, когда тебе вот-вот стукнет … Сколько бы там не должно было

стукнуть… Как можно было отпустить столь заметное брюхо? А эти жирные руки? Эти

пальцы - право же, каждый с сардельку размером. Когда же он так обрюзг, так ожирел? И

отчего так болит язык - быть может, он подхватил, хм-м, языковую инфекцию - мало ли,

что за микробы нынче бродят по свету…

На мгновение перед его глазами явилась некая фантасмагория омерзительного толка, но

тотчас же кто-то невидимый подул на его темя, и мысль прошла, растворилась в океане

спокойствия и благостности.

- Вше это чушь, - с уверенностью прошепелявил он, ощущая себя, впрочем, двояко. Ему

показалось, что последние слова произнес не он. Однако через миг и это ощущение

прошло.

Осталось лишь радостное предвкушение чего-то незабываемого и праздничного, что вот-

вот должно произойти.

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что именно ждет его в ближайшем будущем, и

вообще, как он очутился в этой странной несвежей комнате, но мысли его, сумбурные и

разбегающиеся, словно тараканы, были прерваны резким телефонным звонком.

Непослушными пальцами он потянулся к трубке, поднес ее к уху и прислушался.

Не дожидаясь его «алло», трубка разразилась чередой щелкающих звуков, которые,

несомненно, будучи лишь помехами на линии, отступили на задний план, уступив место

голосу незнакомого мужчины, осведомившегося, долго ли гражданин собирается занимать

номер, учитывая то, что ему через пару часов уж выезжать, о чем он просил предупредить

загодя. Он хоть убей не помнил, о чем просил загодя, однако с готовностью согласился, повесил трубку и устремился к выходу, не задумываясь более.

В полутемном гостиничном фойе его встретили двое: один, судя по всему, - портье или

дежурный в видавшей виды брезентовой куртке; второй - грузный мужчина средних лет, в

шапке, солнцезащитных очках и шерстяном шарфе, скрывающем нижнюю половину лица.

В левой руке толстяк сжимал дипломат, показавшийся ему знакомым.

- Ваше, - буркнул жирный и протянул ему портфель.

- Автобус ждет, уважаемый! - широко улыбнулся портье и отчего-то отдал честь.

Он машинально принял дипломат из громадной руки толстяка и, прикоснувшись к

пластиковой ручке, вдруг вспомнил, что его зовут Владимир Ефимович Столин, он -

заместитель начальника отдела внешнеэкономических связей облгосадминистрации,

находится в городе Котовске и едет домой. Домой! Вот он - праздник! Вот она - радость!

Он едет домой и, разумеется, везет детям, друзьям и родственникам подарки! Дары!

Всем! И каждому! Совершенно бесплатно!

- Шпашибо! - он радостно улыбнулся, козырнул портье и выскочил за дверь навстречу

новому миру.

По дороге на автовокзал он развлекал себя сладостными мечтами о том, как будет

откладывать яйца в сотрудников.

Дождь в кошке

В аду полуденной жары Анатолий Петрович Гробовой, мужчина приземистый, с

маленькими руками и объемистым животом, сосредоточенно поглощает кроваво-красный

борщ, стараясь не смотреть на толстое лицо жены напротив. Сонное гудение одинокой

зеленой мухи, что раз за разом атакует оконное стекло, умиротворяющий, стагнационный

стук ложки о тарелку, бормотание жены, доносящееся словно из-за горизонта событий,

постепенно вводит Анатолия Петровича в состояние купоросное, сомнамбулическое.

Веки его наливаются чугунным весом, багровая масса дымящегося борща расплывается,

превращаясь в кратер чудовищной кальдеры, в супном пару лицо его умиротворенно

блестит.

-Неизвестно! - пищит жена, находящаяся по ту сторону багровых сполохов борща, -

Арктрошка!

-Кумейко, - чуть было не отвечает Гробовой, в полудреме на секунду представивший себя

диким, необузданным юнцом, совокупляющимся с совой. Слово, произнесенное женой,

вырывает его из свекольных грез. Опустив наполненную борщом ложку в тарелку,

Анатолий Петрович смотрит на жену впервые, возможно, за последние несколько лет, не

вскользь, стараясь как можно быстрее отвести глаза, не исподволь, представляя ее скорую

сладкую смерть от аневризмы, а глаза в глаза. Он вздрагивает, понимая, как бесконечно

пусто проходят дни, когда неделя тает, как снеговик по весне, как жизнь утекает тонкой

ржавой струей, оставляя за собой лишь след, похожий на след мочи в писсуаре.

-Я, говорю, дочитала я рассказ тот про кошку, - улыбчиво повторяет жена, удивленная

пристальным вниманием Гробового, - гениальный все же писатель Хемингуэй. – Она на

секунду прерывается, чтобы отправить в рот очередную порцию борща, и, пережевывая

его жирную плоть, не дожевав еще продолжает вещать:

- Фолько фуфс ф мажо орфе! - при этом кусочки полупережеванной картошки и свеклы

мелькают между жерновами ее зубов.

Гробовой хмурится. Вырванный из столетнего дождя полубытия, он не может найти путь

обратно в спасительное ничто, позволяющее ему мириться с бесконечной чередой дней и