В среду пошел снег

Владимир Ефимович открыл глаза. Прямо пред ним, заслоняя богомерзкую громаду

чудовищного зала, покачивалась на гибкой шее женщина в бесформенном халате.

Щупальце, оканчивающееся ее фигурой, уходило под халат и там, очевидно, сросталось с

телом. Другое мускулистое щупальце, несколько раз обернувшись вокруг торса

Владимира Ефимовича, держало его на весу. Ему достаточно было мига, чтобы узнать в

Хозяйке женщину, что наблюдала за ним стоя на балконе пятиэтажки, в которой

находилась злосчастная парикмахерская.

Вечность тому он глядел на нее, и тогда ее лицо показалось ему непривлекательным, даже

отталкивающим. Но это было не так. Женщина, которая спеленала его, словно младенца, обладала простыми, мягкими чертами, несущими печать зрелой красоты. В ее лице не

было уродства, напротив, оно вызывало необъяснимую приязнь. Столину было покойно и

уютно в ее объятиях. Помимо воли он почувствовал, как улыбка раздвигает его губы.

Лишь посмотрев в ее глаза, он ощутил некоторое беспокойство - настолько пустыми

казались они, словно нарисованными на лице. Но успокаивающая вибрация щупальца,

сжимающего его, особый ЗАПАХ Хозяйки притупили ужас. Теперь он ощущал страх

сквозь призму той несомненной симпатии, что испытывал по отношению к монстру.

- Вот вы говорите - сервис у нас не тот, - тихий спокойный голос Хозяйки возник у него в

голове - ее губы, сложившиеся в улыбку, пронизанную материнской заботой, не

шевелились. - Так ведь война, Владимир Ефимович. В каждом доме, в каждой

пятиэтажке, в каждом ЧЕЛОВЕТНИКЕ - война.

- Ы-ы.., - замычал Столин, но к его лицу метнулось тонкое щупальце и прижалось нежно

к губам, запечатав их.

- Крысы! - лицо Хозяйки скривилось в гримасе отвращения. - А мы страсть как не любим

Крыс! И надо же нашим властям так решить и сделать их не просто полноправными

Гражданами, а и членами Парламента! И потом, они же совершенно не заботятся о

простых гражданах, даже о своих простых гражданах, не говоря уже о Рое! (Столина

качнуло в сторону, и далеко внизу он узрел множество крошечных мельтешащих фигурок.)

Теперь, мало того, что они благоволят крысам, так они же лезут и в другие города! А нас

скоро будут запирать в трудовых лагерях, так я понимаю? А потом - что потом?

Фумигация? Триоксид мышьяка?

Ведь нас и так мало! Не хватает Рабочих, чтобы рыть туннели - подумайте сами, у меня

есть выход лишь на балконы второго этажа, а ведь я могла бы дотянуться и выше! Мои

подданные страдают, не видя меня, а я вынуждена прозябать здесь, опасаясь шарахаясь

каждого от любого шороха, в нелепой надежде, что следующий Крысиный рейд не

окажется для меня последним! Мы - миролюбивый народ, и мы заслуживаем жизни, мы

вправе надеяться на счастье!

Нам нет места здесь – рано или поздно наши права будут попраны и наш род исчезнет. Но

Вы, Владимир Ефимович! Что привело вас в Олиум?

Столин хотел было сказать, что он находится вовсе не в Олиуме, тем более что название

города отчего-то пробудило дремавший в его теле панический ужас, а в Котовске, но

щупальце, закрывавшее рот, предупреждающе сжалось – видимо, Хозяйка задала

риторический вопрос и не была расположена к диалогу.

- Я отвечу вам, коль вы молчите! - огромные черные глаза женщины раскрылись еще

шире - вы здесь, потому что мы должны быть ТАМ, где вы были до того, как вы

очутились здесь. Каждый заблудившийся, каждый пропащий приходит сюда. Провидение

прислало вас к нам. Не Крысы, но мы нашли вас первыми. Вы - наш проводник в тот

мир, что за Морем. Вы понесете наше послание, и вам суждено открыть новую дверь.

Во славу Вечного Города Олиума!

Щупальце, накрывшее губы Столина, напряглось и вдруг, сокрушая зубы, ринулось в рот и

глубже, в глотку Владимира Ефимовича. Он замычал, забился, но тщетно.

Хозяйка притянула его тело к себе так близко, что он ощутил терпкий запах, исходящий из

ее пасти. В ее глазах он увидел свое отражение - гротескный образ, достойный полотен

Босха.

- Это…мой…дар… Мои дети… Поделись…ими… с миром… - прошептала тварь, и он

почувствовал упругие сокращения щупальца в своем желудке, а потом... потом... он

увидел, как по черной плоти отростка прошла волнообразная судорога, и нечто излилось в

него, наполняя желудок омерзительным теплом. Столин рыгнул, и черная жижа полилась

носом. Ему было нечем дышать, он бился в объятиях монстра, проживая последние

секунды своей жизни, ощущая, как стенки его живота расширяются под тугим напором

отвратительной жижи, исторгаемой монстром, как ткани его рвутся, и дети Хозяйки

проникают в вены и капилляры, разносятся по всему телу, прилипая к внутренним

органам.

И, наконец, с финальным аккордом чудовищной эякуляции Столин провалился в

бесконечную серую мглу.

- Иди …. - услышал он голос, и голос этот был подобен раскатам майского грома. Его

тело несли невидимые потоки эфира, его волосами играл ветер, что резвится над лугами, он чувствовал запах свежескошенной травы, он сам стал воздухом, дождем, росой.

Он умер.

Он решил было постричься, однако, придирчиво осмотрев себя в мутном, загаженном

зеркале, пришел к выводу, что стрижка ему, в общем-то, не нужна.