В среду пошел снег

глубочайшей черноты, не увидел ни единой звезды. Фонари, недавно установленные во

дворе очередным кандидатом в депутаты, не горели. Не светился и ларек, где

круглосуточно продавали мутную желтоватую сивуху, опрометчиво называя ее «Водкой

Особой». Было так темно, что, вытянув руку перед собой, Степан не увидел пальцев.

- Вот же! - сплюнул он неуверенно, - Батя делов натворил! Как бы не случилось чего

взаправду! – при мысли о покойнике он заулыбался, отчего-то представляя себе, как они с

отцом будут бегать в футбол за гаражами. Это бредовое видение заставило его ускорить

шаг. Ощупывая пространство перед собой, Степан двигался предположительно в

направлении ларька.

- Погодите, умоляю вас, - птичий голос за спиной прозвучал почти оглушающим в

мертвой темноте и тишине. Степан вздрогнул, но продолжил идти вперед.

- Бате водка нужна! - бросил он, не оглядываясь.

- Я дам вам водку. Остановитесь. Я прошу.

- СМИЛОСТЕВИСТЕСТЕСЬ, ДЯДЕНЬКА!!!!!!! - заорал кто-то у него под ногами.

Степан взвизгнул, споткнулся и растянулся во весь рост. Щербатый асфальт показался

ему подозрительно мягким, будто не на землю упал он, а провалился в торфяное болото,

теплое, жадное.

- Послушайте же…

С усилием перевернувшись, Степан приоткрыл глаза. К его удивлению, тьма расступилась

немного. Над ним склонились двое - старик в нелепом пальто и маленькая девочка с

причудливо огромной головой, на которой что-то шевелилось и попискивало.

Их лица излучали слабое свечение, разогнавшее тьму.

- Эко! - удивился Степан, - да я вас знаю, итить. Ты, старикан, на проводах папкиных

руки ему лобызал, все шептал что-то над гробом, а ты, тебя я тоже знаю, ты из соседского

подъезда… или из нашего?

- Я с тобой живу, - устало сказала девочка.

- Видите ли, - промолвил старик, - мы некоторым образом родственники ваши будем.

Тут долго все объяснять. Словом, я вашего батюшку уж и так и сяк умолял на похоронах:

«лежи, лежи тихо, пока ангелы не вострубят». Но не судьба ему. Он мне сказал…

- Что? - выдохнул Степан с невольным интересом. Старик говорил складно, спокойно и

страх несколько отступил.

- Он сказал: «Придет время, когда святые будут судить ангелов». Вот только он ошибся и

тогда, и сейчас. Он не святой, нет. Он – недоразумение… Как же вам объяснить... Как

если бы кто-то не там поставил запятую, тем самым начисто изменив смысл всего

предложения. Его неправильно сделали. Поэтому ни один из миров его не держит. Он

думает, что его послали закончить все это - старик неопределенно махнул рукой в сторону

всепоглощающей тьмы, из недр которой доносились теперь смрадные чавкающие звуки, -

но он не губитель. Он - врата. И путем его пройдут темные, и темные унаследуют мир.

Вы что думаете - он сбежал из ада? Его выпустили!

- Но Азимут… - начал было Степан, и тотчас же девочка-гидроцефал прикрыла его рот

исклеванной ладошкой

- Не произносите это имя! - зашептал старик. - Тот, кого вы назвали, не Бог. Он лишь

направление для темных, проходящих сквозь врата. Мир погибнет, захлебнувшись

желудочным соком Древних, отравленный язвенной отрыжкой существ, сам облик

которых преступен!

Степан тупо пялился на старика.

- Вы должны нам помочь, - продолжал тот. - У нас еще есть несколько часов, прежде чем

цемент законов мироздания 2раскрошится2. Тогда через вашего батюшку хлынут на

землю орды нечестивых созданий.

- Водка… - проблеял Степан.

- Он ведь съел вашу мать, знаете ли, - безучастно заявила гидроцефалка. – И женщину

эту, с которой вы живете, к слову, тоже съел. Он и поэта слопает, только чуть попозже.

Она еще не успела закончить предложение, как перед глазами Степана сформировалось

новое видение: на сей раз он играл с батей в хоккей, и снова за гаражами. Отец улыбался, помахивая клюшкой, в которой безошибочно можно было узнать безрукий торс и

свернутую голову поэта Снарядова.

- Я… - начал он, пытаясь проглотить ком рвоты в горле.

- Вам нужно нарушить его целостность, - тихо сказал старик. - По уму, конечно, надо

было его изрубить в куски, но куда уж нам тягаться с вратами. Уколите его вот этим, - он

протянул Степану острый кусок мутно-зеленого стекла, - хорошо уколите и разбейте

окно. Голуби закончат дело.

- Голуби, - эхом отозвалась девочка. Тишину двора взорвал клекот тысячи птиц. Шум их

крыльев заполонил тьму. Степан чувствовал, как они носятся вокруг, задевая его своими

перьевыми телами, ощущал их дыхание на своем лице. Он зажмурился и замычал.

Когда он открыл глаза, все было тихо. В темноте тускло, по-кладбищенски, светился вход

в подъезд неподалеку.

Медленно поднявшись с земли, он побрел в сторону подъезда. В голове, в сумбуре перьев

и птичьих криков, мелькали обрывочные мысли: «Сожрал. Врата. Водка. Хоккей». Он

попытался собрать их воедино, но не смог.

Уже в подъезде, поднимаясь по лестнице, он ощутил необычную тяжесть в руке. Поглядев

вниз, он увидел зажатый в окровавленном кулаке острый осколок мутно-зеленого стекла.

- Вот она, водка для бати, - тупо ухмыльнулся Степан, - напьется до смерти. И голуби, бля, голуби! Эх! Убью, если ты маму съел! - и он побежал вверх по резиновой