В СССР геев не было!

– Солнце, пожалуйста, не злись на меня. Я не хочу, чтобы это было последней эмоцией, что я увижу на твоем лице перед расставанием.

– Тогда не сдавайся! Миша, пожалуйста, не сдавайся. Ты сильный, ты здоровый, ты… – Ярослав крепко обнял пошатывающегося Михаила и зарыдал, уткнувшись ему в плечо. – Не смей поступать со мной так. Я не хочу быть дважды вдовцом. Я не готов потерять тебя. И никогда не буду готов.

– Я люблю тебя, Слав. Спасибо тебе за все.

– Прекрати это! Не звучи так, как будто мы прощаемся! – отчаянно прорычал Слава и поцеловал Михаила в губы. – Я с тобой не прощаюсь! Понял?

Ярослав подхватил сумку с вещами и документами и взялся за ручку входной двери, но Миша остановил его слабым прикосновением к предплечью.

– Скажи, что любишь меня. Скажи мне, что ты меня любишь.

– Нет. Скажу, когда ты вернешься домой, – проворчал Слава и, вытерев слезы, вышел из квартиры.

Михаил больше не стал просить. Опираясь на руку Смирнитского, он спустился на лифте, а потом медленно вышел из подъезда. Скорая стояла прямо у тротуара.

– Я не сдаюсь, но я не могу тебе ничего обещать, – тихо сказал Миша, прежде чем они подошли к машине и открыли дверь. Один из врачей помог больному забраться в карету скорой помощи и усадил на носилки.

– Я люблю тебя! Я очень люблю тебя! Возвращайся домой! – твердо, громко и без слез, даже с легкой улыбкой на губах сказал Ярослав и махнул рукой прежде, чем двери скорой захлопнулись, и машина выехала из двора дома сто тринадцать, не включая сирены.

***

2016 г., зима

Ярослав лежал в своей комнате на разложенном диване, до носа натянув тяжелое ватное одеяло. Он сам не заметил, как начал называть эту комнату в квартире Михаила своей. А ведь прошло меньше полугода со смерти Анны.

Жить с Мишей Слава привык быстро, все-таки хозяин квартиры был очень сговорчивым и терпеливым. А вот спать одному было отвратительно и как-то дико. Ему снились кошмары всех плохих периодов его жизни: первая ссора с Михаилом и их расставание; голодные времена, когда задерживали зарплаты; смерть жены; и многое другое, о чем он старался не вспоминать после пробуждения. Лучше спать без сновидений, чем каждый раз просыпаться в холодном поту, чувствуя себя разбитым, словно и не спал вовсе.

Вот и сейчас часы показывали половину пятого утра, а Ярослав не мог заснуть. Только что во сне он в очередной раз провожал жену в последний путь. Его знобило. И одеяло не согревало совершенно.

Мужчина поднялся с кровати, стараясь быть как можно тише. Несмотря на свой отвратительный характер и некоторую жестоко сердечность, он не хотел мешать Мише, хотя порой его агрессия неконтролируемо выливалась на этого чудесного во всех смыслах человека. Ярослав надел мягкие тапки и, прокравшись на кухню, вышел на балкон. Достал из распечатанной пачки сигарету. Закурил.

На улице было темно. Желтые фонари рваными полосками освещали дорогу, по которой редко проезжали машины в столь ранний час. Ярослав выпустил струю сигаретного дыма в приоткрытое окно. Глаза немного слезились, то ли от холода с улицы, то ли от грустных мыслей. Славе не хотелось сейчас в этом разбираться.

За спиной с щелчком открылась балконная дверь, и к Ярославу присоединился Михаил, держащий в руках большой черный сверток.

– Не спится? – он накинул на плечи Славы куртку. – Если выходишь курить, будь добр, оденься. Не хотелось бы, чтобы ты заболел. Лечить тебя очень мучительное для нервной системы занятие.

Слава ничего не ответил, а только снова затянулся сигаретой.

– Что ж, не буду мешать, – вздохнул Михаил, и на секунду Ярославу показалось, что он хочет к нему прикоснуться, может даже обнять.

Но так ничего и не сделав, только окинув фигуру друга долгим тоскливым взглядом, Миша вышел, оставив мужчину наедине с сигаретой и пепельницей-жестянкой.

Еще одна затяжка. Ярослав думал.

Михаил ни о чем не просил. Время шло, скорбь по жене уже не разрывала сердце и сковывала разум Славы, но Миша так ни о чем и не попросил. Он почти не прикасался и давал много личного пространства. Казалось, что теперь, когда они живут вместе, и их не разделяет женщина, Михаил, наоборот, стал еще более аккуратным, чтобы не посрамить свой статус лучшего и надежного друга.

Единственное, что Михаил себе позволял – это взгляды. Долгие, как сейчас на балконе, словно он собирался сказать что-то важное, но не решался. Или короткие, мимолетные, после которых Михаил краснел и нервничал, как подросток, которого поймали за подглядыванием.

Еще одна затяжка.

Ярослав тоже ни о чем не просил. Хотя ему хотелось откровенного разговора. Такого, который может вести только Михаил, ведь Славе не хватит красноречия и терпения. Да и чуткости, в конце концов. Ему хотелось привычных дружеских похлопываний по плечу. Хотелось… Если честно, ему просто хотелось снова почувствовать себя любимым. Центром чьей-то вселенной.

Последняя затяжка.

Мужчина вышел с балкона, оставив куртку прямо на кухонном столе. С чего-то нужно было начинать менять жизнь. И для начала он больше не хотел спать один.