В СССР геев не было!

– Привет, – негромко позвал силуэт из тени под козырьком подъезда.

– Привет, – шепотом ответил Михаил и кивнул в сторону дорожки, куда уже тянулся на поводке Эдди. – Пойдем, ему нужно побегать, иначе замерзнет. Да и мы тоже, если останемся тут, на ветру.

– Ты выпил, что ли? – удивленно спросил Ярослав, приноравливаясь к размеренному шагу Миши.

– Как же, волчок, мне не выпить? Была у лисички избушка ледяная, а у меня лубяная, – хохотнул Гайдук, но увидев непонимание во взгляде Славы, махнул свободной от поводка рукой. – Забудь, неудачная шуточка.

Они прошли мимо детской площадки к небольшому то ли скверу, то ли парку. Теплый свет фонарей неровными полосами освещал запорошенные снегом дорожки. Когда они свернули к ряду скамеек, Михаил наклонился и отстегнул Эдди поводок, чтобы пес мог побегать. Он ведь целыми днями лежал дома в ожидании хозяина с работы. Гайдук указал на лавочки рукой и сам первым пошел к ним. В такой час в этом сквере можно было встретить только собачников: родители с детьми уже сидели по домам, делая уроки, а старики обычно гуляли днем, когда было теплее.

– А разве тебе не нужно приглядывать за Эдисоном? – спросил Ярослав, не торопясь занимать место.

– Нет, он у меня дрессированный, по команде вернется. Да и этот парк знает, как свои четыре лапы, – Михаил натянул рукав дубленки на кисть и отряхнул скамейку от снега. – Садись уже. Я быстро расскажу план, и ты сможешь поехать домой.

– Хорошо, излагай, – выдохнул Смирнитский и сел рядом с другом.

План был прост, как две копейки, но, конечно, требовалось, чтобы Ярослав дал добро. Основной идеей была трудотерапия. Михаил предлагал рискнуть и предложить Жене учиться и подрабатывать, чтобы он смог прочувствовать, насколько тяжело учиться заочно и насколько важно получить хорошее образование, чтобы на всю жизнь не остаться в разнорабочих. Миша рассказал Славе, что уже придумал к кому обратиться, чтобы его несовершеннолетнего сына взяли на полставки.

А для лучшего результата трудотерапии Гайдук предлагал Женю оставить жить у него.

Во-первых, не будет давить родительский авторитет, и не будут звучать постоянные вопросы: «Как дела? Ты уже передумал? В какой университет будешь поступать?».

Во-вторых, Женя сможет научиться сам заботиться о себе в бытовом плане: готовить, стирать, гладить. Целиком контролировать себя, не полагаясь на маму, которая по доброте душевной, все равно готова сделать для сыночка все, о чем он попросит.

– Мне надо обсудить это с Аней, – вздохнул Ярослав, когда Михаил закончил излагать свой план.

– Я думал, что такие решения принимаешь ты.

– Мы принимаем их совместно, – жестко ответил Слава, достал пачку сигарет и закурил, не спрашивая разрешения.

– А об этом Анна знает? – Гайдук помахал перед лицом ладонью, чтобы отогнать от себя сигаретный дым.

– Я начал не так давно. И я курю не много, только когда нервничаю. А сегодня, согласись, у меня был повод, чтобы переживать.

– Так значит, она не знает? – Михаил пристально посмотрел на Ярослава. Спустя пару минут игры в гляделки, Слава отвернулся.

– Думаю, что она догадывается. Мы это не обсуждали, – Ярослав снова сделал затяжку. – Спасибо, что приютил Женю. Мы с ума сходили, не знали, куда он ушел. Я думал, что Аня мне голову оторвет, если бы с ним что-то случилось после нашей ссоры. Хотя, пожалуй, я бы и сам себе шею свернул, если бы мой сын из-за меня пострадал.

– Не за что, он все же мой крестник, – пожал плечами Михаил.

Их разговор прервал Эдди, который принес короткую палочку. Удивительно, как он ее отрыл в глубоком снегу? И пока Михаил наклонялся к псу, чтобы взять игрушку и кинуть ее как можно дальше между деревьев, Смирнитский докурил, затушил бычок о металлический подлокотник скамьи и бросил в сугроб.

– Но я думаю, что за мои старания мне все равно положена награда, – вдруг заявил Миша и хитро прищурился, в пол-оборота повернувшись к собеседнику.

– Награда? Какая награда?

– Ну, мне вполне подойдет поцелуй, знаешь, как подарок, – Гайдук стянул перчатку, и на руку Ярослава медленно легла ладонь Михаила.

Слава отдернул руку, вскочил на ноги и посмотрел на друга сверху вниз, нахмурив брови. К такому повороту разговора он был не готов.

– Ты пьян и не соображаешь, что делаешь, – злым шепотом Смирнитский скорее для себя, чем для Михаила, объяснил его действия.

– Не настолько я пьян, Слава, – Миша поднес к глазам ладонь, которой прикоснулся к другу, и печально стал ее рассматривать. Кожа стала замерзать, правда, не понятно, то ли от двадцатиградусного мороза, то ли от того, что его снова отвергли. – Я просто устал. От работы, от одиночества, от того, что все еще скучаю по тебе…

– Мы же договаривались не поднимать эту тему! Миша, ты мне обещал!