В СССР я повидал все

Наблюдая в течение нескольких лет непростые взаимоотношения между различными мастями на зоне, я приобрел глубокое убеждение в том, что в человеческом обществе не может быть равенства между его членами. Любая попытка путем какого угодно страшного насилия сделать людей равными все равно закончится ничем – они опять разделятся на различные категории, группы, классы и т.д. Совмещение таких групп в каком-либо замкнутом коллективе недопустимо – это ведет к жестоким конфликтам между группами. Вот почему я назвал преступлением Советской власти насильственное совмещение в одном классе городских и детдомовских детей. Вот почему марксистские идеи о создании бесклассового общества несостоятельны.

Однажды в производственной зоне бригада зеков грузила бортовую машину – а я наблюдал, чтобы никто из этих шустрых парней не спрятался в кузове. Они работали ударно и в итоге чрезмерно нагрузили машину – борта не закрывались. Все дружно и с силой наваливались на них, но ничего не получалось.

Одному зеку не хватило места у бортов машины, а из-за своего маленького роста он рукой не дотягивался до них. Но человека мучила совесть – ведь он не участвовал в работе коллектива. Зек в отчаянии бегал за спинами товарищей, не зная, как ему поступить. Наконец, он нашел блестящий выход. Недалеко от машины зек подобрал тонкое длинное бревнышко и выставил его вперед, чтобы упереть в борт. Затем с криком: «Я сейчас!» – он побежал к машине. Подбегая к ней, зек споткнулся и со всего размаха ударил этим бревнышком по голове самого высокого зека. От сильного удара пострадавший присел, а его шапка сползла на бок. Он обернулся к обидчику и, посмотрев на него мутным взглядом, пробормотал:

– Ты, комсомолец, в натуре…

Это здорово меня рассмешило – но смеяться в присутствии зеков было неудобно, и я, прикусив губу, сдерживал смех. Позже, придя на вахту, я упал на стул и начал отчаянно хохотать. Находившиеся там прапорщики с недоумением смотрели на меня. Я с трудом успокоился. Но потом в течение дня приступы этого хохота опять обрушивались на меня.

В свободное от службы время я обычно гулял по городу и присматривал себе девушку для создания семьи. С некоторыми девушками знакомился и пытался наладить отношения. При этом число моих любовных побед росло, но создать семью пока не получалось.

Однажды в центре города в нетрезвом состоянии я предложил одной девушке познакомиться. В этот момент поблизости проходил милицейский патруль. Девушка крикнула милиционерам, показав на меня:

– Заберите его!

Милиционеры задержали меня и доставили в отделение. Там я заявил дежурному:

– Я – военнослужащий. Вы не имеете права меня задерживать.

Офицер спросил:

– Где служишь?

Я ответил:

– На зоне.

Он попросил назвать фамилию. Не отдавая себе полного отчета в том, что делаю, я произнес фамилию Кирпича. Дежурный позвонил на зону и, назвав указанную мной фамилию, сообщил, что этот человек в нетрезвом состоянии задержан милицией. Из зоны попросили дежурного отпустить нарушителя, пообещав разобраться с ним позже.

На другой день я пришел на службу и неприятно удивился тому, что наше дежурное помещение было до отказа набито прапорщиками и офицерами. В центре восседал сам командир роты. Все эти солидные люди ждали Кирпича. В помещении царила напряженная тишина – и только изредка кто-нибудь из присутствовавших произносил в адрес Кирпича фразу, полную ненависти и презрения. Мне стало не по себе.

Наконец, появился и сам Кирпич. У него было хорошее настроение – он напевал какую-то мелодию. Командир роты резко одернул его вопросом:

– Ну что, козел, опять залетел?

Кирпич в недоумении остановился и спросил:

– Куда?

На это командир роты ответил:

– В милицию.

Кирпич, поняв ужас ситуации, завопил:

– Не было, не было!

Его повезли в милицию на опознание.

Конечно, в милиции Кирпича не опознали. Позже все догадались, что в милицию залетал не он, а я. У меня не хватило наглости отрицать это. К счастью, никакой злобы на меня за этот некрасивый поступок никто не испытывал – и Кирпич и командир роты великодушно простили меня. А этот случай потом стал анекдотом. Вспоминая его, прапорщики всегда весело смеялись.

Командиром взвода прапорщиков был офицер, кличку которого я так и не смог вспомнить. Он принадлежал к категории людей, о которых в народе с любовью говорят, что они «с мякушкой». Однажды мы в составе небольшой группы прапорщиков во главе с этим офицером ехали в Воронеж на какое-то собрание. В автобусе мы конечно прилично выпили и закусили. Объедки, оставшиеся после застолья, шутники сложили в портфель этого офицера.

В Воронеж мы приехали ночью, и нас всех разместили на ночлег в солдатской казарме на койках, которые в тот момент были свободны. Ночью наш офицер захрапел, и, согласно старому солдатскому обычаю, кто-то положил ему под нос грязную солдатскую портянку.

Утром офицер проснулся и, обнаружив под носом портянку, начал бормотать:

– Что это такое? Портянка какая-то. Как она тут оказалась?

Потом он полез в свой портфель и, нащупав там объедки, пробурчал:

– Хамы, какие хамы!