В старом Китае

Удивительно прост и прекрасен поэт Бо Цзюй-и, давший ряд превосходных произведений, которые, оставаясь на высшей точке совершенства, оказались, как уверяет критик, понятными даже старой няньке поэта, которой он читал свои стихи, причем, по-видимому, вполне намеренно достигал этого эффекта, являющегося для китайской поэзии, не имеющей связи со слышимой речью, исключительным.

В стихах Ван Вэя, говорит его крупный почитатель-поэт, — настоящая картина, а в его картинах — полный стих. Действительно, полны очарования четверостишия этого обитателя «Селения бамбуков», на склоне дней своих постригшегося в монахи и забывшего о бурной жизни, полной почестей и тревог, удач и горя. Великолепный поэт и идеальный живописец, Ван Вэй особенно интересен именно этим совмещением в себе двух талантов, оказавшихся равновеликими и поселенными один в другом (это сосуществование талантов, отнюдь не редкое в Китае, никогда, по-видимому, не достигало такой совершенной гармонии).

Любовная страсть, отсутствующая в образцовой китайской лирике, находит себе, однако, полное выражение в драме, повести и романе. Артистически тонко воспета эта страсть в драме «Сисянцзи» («Западный флигель»), где молодой ученый и образованная девушка, воспламенившись любовью, претворяют весь новый, открывающийся им мир в первоклассные стихи. В повестях из мира чудес Ляо Чжая любовь фей, призраков, перерожденных химер и оборотней проходит перед нами в самых неожиданных формах. Очертя голову и повинуясь зову очарованной души, устремляется за восхитительной феей-лисой влюбленный студент, презрев все препятствия, выдвигаемые его средой.

Китайский роман есть прежде всего роман исторический, созданный народным преданием и легендой, и потому с полной открытостью высказывающий народные идеалы. «Троецарствие», «Путешествие на Запад» и «Речные заводи» правильнее всего назвать героическим эпосом. Роман бытовой давно уже привлек к себе внимание европейцев, которые справедливо полагали, что китайский сфинкс, столь трудно различимый в признанной литературе, даст себя познать гораздо лучше в литературе отверженной, закулисной, каковой считается бытовой роман. К области художественного творчества непременно нужно отнести и трактаты китайской историографии, особенно памятуя о Сыма Цяне, считающемся одним из отцов литературного стиля. Сюда же надо отнести многочисленные трактаты-эссеи о поэзии, музыке, каллиграфии и т. п. «Поэма о поэте» Сыкун Ту (IX в. н. э.) превращает теорию в поэтический образ.

Можно было бы продолжить это набрасывание общих штрихов китайской литературы, удвоить, утроить и удесятерить число приведенных примеров, и все же это осталось бы только схемой, и очень приблизительной схемой, далекой до полноты картины. Конечно, европейцу на этом художественном пиру пока еще рано присутствовать в качестве полноправного гостя. Для литературы пока еще не наступило время мирного воссоединения Китая с Европой, и причиной тому бессилие европейца перед трудностями языка и его неумение подойти к китайскому тексту в том же оружии, в котором он подходит у себя в Европе к иноязычному писателю. До сих пор мы не имеем ни одного перевода китайских классиков, который можно было бы читать. И вот в то время, как китайский фарфор и вообще китайское искусство живописи и скульптуры уже давно поразили Европу, китайское искусство слова осталось недоступным и непонятным, и это несмотря на то, что с XVI в. европейцы непрерывно жили в Китае, переводили китайские сочинения и создали огромную литературу о Китае. Любоваться искусно сделанной вещью или искусно написанной картиной было легко и доступно всякому, у кого был какой-либо художественный вкус, но для проникновения в литературу, при котором основательное понимание текста сочеталось бы с широким и глубоким художественным восприятием, — для такого проникновения людей в Европе не было. Те, кто жили в Китае, старались или учить китайцев религии, или эксплуатировать их богатства, и в том, и в другом случае китайцы и все, что их касается (в том числе и литература), были для европейских резидентов лишь этнографическим объектом, на котором учились его же наблюдать, но в котором никому в голову не приходило видеть еще и учителя или хотя бы равноправного среди других мировых культур субъекта. Поэтому никто из них не смог нащупать пульс литературной жизни Китая, и упорно думали, что Китай живет лишь конфуцианскими поучениями.