В Старом свете

Военную кампанию против директора он начал с того, что купил печатную машинку и стал учиться печатать десятью пальцами. Одновременно он приступил к сочинению писем. Это было для него привычным делом, но сейчас он особенно старался, многократно исправляя, переделывая и оттачивая каждую фразу. Нарушений закона в приказах директора было больше чем достаточно и каждое из них, умело выставленное напоказ и проанализированное со всех сторон, становилось весомым аргументом в пользу Поланского. Из описаний Льва Абрамовича Трушин представал закоренелым преступником, заслуживающим если не высшую меру, то, по крайней мере, пожизненное заключение в тюрьме строгого режима. Раньше Поланский часто пользовался бюрократическими пружинами советской системы, хорошо знал где они находятся и нажимал на них с точно выверенной силой. Борьба с директором стала целью его жизни и хотя домашние считали её безнадёжной, он продолжал сражение с завидным упорством. Письма он отправлял с уведомлением, а копии хранил в специальной папке, где также имелась информация о том, кому и когда были посланы оригиналы. Через два месяца он получил открытку из Министерства о том, что его жалоба рассматривается и, как только решение будет принято, ему сообщат, а ещё через месяц его вызвали в райком партии. Поланский пошёл туда с большими надеждами, но инструктор, задав несколько ничего не значащих вопросов, стал говорить о том, что завод выпускает оборонную продукцию, которая особенно важна в момент острой политической борьбы между двумя социальными системами и директору такого ответственного предприятия нужны молодые, энергичные помощники. Лев Абрамович же, при всей своей высокой квалификации и богатом опыте, уже не может работать с прежней отдачей, особенно после того, что с ним случилось, но зато теперь у него есть персональная пенсия и он заслужил право наслаждаться спокойной жизнью. Трушин, в качестве признания его заслуг, обещал предоставлять ему бесплатную путёвку в заводской дом отдыха по крайней мере два раза в год.

– Я всё это приму только после того, как меня восстановят на прежней должности, – сказал Поланский, – а пока этого не произойдёт прошу меня не беспокоить.

– Но мы хотели уладить… – начал было инструктор.

– Ты меня понял? – перебил его Поланский.

– Вы даже не выслушали…

– Ты меня понял? – повторил Поланский таким тоном, что инструктор больше уже ничего улаживать не захотел.

– Ну, как? – спросила его Нина Михайловна, когда он вернулся.

– С сильным не борись, на бедной не женись, – только и ответил он.

Однако сам он, давно женившись на бедной, продолжал бороться с сильным.

Пока бюрократическая машина переваривала его письма и в войне наступило затишье он решил исправить свою ошибку в деле Горюнова и отправился к художнику.

Василий Николаевич, увидев его на пороге своей квартиры, в нерешительности остановился. Поланский поздоровался и, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь. Горюнов невольно отступил и пошёл следом. Оглядевшись, Лев Абрамович сел и, пригласив Васю последовать его примеру, сказал, что на суде вёл себя неправильно и теперь хочет помочь. Сам он в данный момент сделать этого не может, но зато порекомендует очень хорошего адвоката, своего друга, который денег за работу брать не будет.

Горюнов уже вполне сносно себя чувствовал. Он вместе с матерью два месяца провёл в заводском доме отдыха в Одессе и там впервые после госпиталя взялся за карандаш. Слишком уж колоритным показался ему сосед по столу. Человек этот был мелкой партийной сошкой, всё время ходил с недовольной миной и жаловался, что попал в санаторий второго сорта. Он вспоминал, как в прошлом году отдыхал в пансионате Четвёртого Главного Управления, где всё было по высшему разряду. Каждый день там меняли постельное бельё, вечером на дискотеку привозили девочек, а в закрытом кинотеатре показывали фильмы, которые никогда не появятся в прокате. Говорилось это брюзгливым тоном и с перекошенной физиономией. Горюнов просто не мог удержаться и нарисовал на него несколько шаржей. Получились они неплохо и Вася стал делать скетчи других отдыхающих, а, вернувшись домой, возобновил работу масляными красками.

– Почему вы вдруг изменили свои взгляды? – спросил он Полянского.

– Жизнь заставила, – ответил Лев Абрамович и, почувствовав, что лучший способ завоевать доверие – рассказать про себя, описал собственную ситуацию, нового директора завода, эпистолярную войну и вызов в райком, где какой-то самовлюблённый сморчок уговаривал его уйти на заслуженный отдых.

– Я, наверное, знаю этого человека, – сказал Горюнов и показал Льву Абрамовичу шарж на своего знакомого из дома отдыха.

– Это он, – подтвердил Полянский, едва увидев рисунок, – здорово ты схватил его сущность, молодец. Ты ведь, наверное, уже думаешь, как и на меня карикатуру нарисовать!

– Конечно.

– Валяй, – милостиво разрешил Лев Абрамович, но только, пожалуйста, не рисуй моего друга. Он очень педантичный адвокат из обрусевших немцев, юмора не понимает, особенно если смеются над ним. Его зовут Антон Иванович Берг, вот его телефон.