В Старом свете

Антон Иванович намеревался получить с завода очень большую компенсацию за нетрудоспособность Горюнова. Он написал в местную газету статью о тяжёлом материальном положении художника, о том, как он получил травму и о постоянных отсрочках суда. Несмотря на то, что на очередном заседании Берг часто цитировал свою статью, дело снова было отложено, а Горюнова уволили из школы.

Тем временем письма Льва Абрамовича привели в движение сложный бюрократический механизм, который медленно и со скрипом начал раскручиваться. В конце концов, директор завода должен был восстановить Поланского в прежней должности, но прямо признать своё поражение он не мог, и издал длинный запутанный приказ об очередной реорганизации, в результате которой Поланский вновь оказался во главе юротдела. После этого увольнение строптивого подчинённого стало для Александра Владимировича Трушина вопросом престижа. Через неделю после победного выхода Льва Абрамовича на работу директор объявил ему выговор за то, что обед у него вместо положенного часа растягивается на полтора. Он прекрасно знал, что Поланский был на строжайшей диете и ходил обедать домой. Поланский написал объяснительную записку, в которой просил разрешить ему работать по индивидуальному графику. Директор вместо ответа потребовал справку от врача. Лев Абрамович пошёл к участковому терапевту, но у того были специальные указания «не потакать старческим прихотям склочных пенсионеров» и Поланский ничего не добился. В результате до конца недели он получил ещё два выговора, которые в совокупности с первым давали формальный повод для увольнения. Теперь оно уже было окончательным и, собрав вещи, Лев Абрамович ушёл с завода, на котором проработал большую часть жизни. Ни горечи, ни сожаления он не испытывал. Им овладела апатия. Он пошёл в гаражи, надеясь поделиться неприятностями со своими бывшими коллегами, но как назло там никого не было. Он выложил из машины вещи, переоделся и начал наводить порядок, рассчитывая встретить хоть кого-нибудь, но все как будто вымерли. Он с ревнивой завистью смотрел на людей, которые возвращались с работы. Они жили полноценной жизнью, такой, которая до сих пор была и у него. Так никого и не дождавшись, он отправился домой. Не успел он открыть дверь, как раздался телефонный звонок.

– Алё, – сказал он, поднимая трубку.

– Здравствуйте, Лев Абрамович, это вам Заречный звонит. Помните такого?

– Конечно.

– Я по делу.

– Хотите вернуть долг заводу?

– Да вы что! Как только вам это в голову могло прийти!

– Виноват, Егор Кузьмич, даже и не знаю почему я вас в этом заподозрил. На меня, наверное, затмение нашло, не иначе. Я ведь давно знаю, что вас не объегоришь и не подкузьмишь.

В трубке раздался заразительный смех. Заречный последний раз слышал эту шутку в юности, но после того как он в девятнадцать лет стал председателем колхоза, фамильярность из лексикона его знакомых исчезла, а уж когда он закончил сельскохозяйственную академию и сделал свой колхоз миллионером, даже ближайшие друзья стали его называть по имени отчеству.

– Вы не теряете присутствия духа, Лев Абрамович, это хорошо, – отсмеявшись, сказал председатель, – я слышал, что вы больше не работаете на заводе, а у меня как раз недавно освободилась должность юриста.

– Откуда вы знаете, меня уволили всего несколько часов назад.

– Так ведь шлюхами земля полнится, Лев Абрамович. Конечно, масштабы в колхозе не те, однако работы у нас тоже хватает. Если вас это интересует, мы можем встретиться и поговорить.

Поланского это очень интересовало и он полетел бы на встречу прямо сейчас, но он выдержал необходимую паузу и ответил:

– Я могу приехать к вам в конце следующей недели.

– Хорошо, жду вас в четверг в двенадцать часов. Мы пообедаем в нашей столовой. Кажется, американские бизнесмены называют это деловой ленч.

После этого разговора Поланский ожил. В выходные он уже не стесняясь пошёл гулять с внучкой, а в будни стал готовить свой старенький «Москвич» к техосмотру. Чтобы заполнить оставшееся до встречи с Заречным время, он проводил в гараже целые дни. Казалось, техосмотр стал для него вопросом жизни, а когда всё было готово, он попросил Борю поехать с ним в ГАИ.

– Я неважно себя чувствую, – объяснил он зятю, – если бы я видел, что ты интересуешься машиной, я бы вообще её тебе отдал. Мне уже тяжело с ней возиться. Ты же любишь Америку, а там машина – предмет первой необходимости. Осваивай её здесь, там легче будет.

– Я её и так освоил, права у меня есть, водить я умею и, когда понадобится, всё быстро вспомню.

– Есть вещи, которые лучше не забывать. Ведь от умения водить зависит твоя жизнь. Даже лётчики-асы, после отпуска должны садиться на тренажёры, чтобы восстановить свои навыки.

– Откуда вы знаете?

– Наше оборудование применяется в авиации и у меня есть достаточно друзей среди испытателен, – он посмотрел на зятя и, помолчав, добавил, – Боря, я давно хотел с тобой поговорить.

И Лев Абрамович рассказал об облучении во время последней командировки, о том, как это обнаружилось и о том, что понятия не имеет, сколько рентген осело в его организме.